Месть обреченного - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Гладкий cтр.№ 34

– Ну, не товарищ и не брат…

– Он сучара, каких поискать, отщепенец и продажная шкура. Тебе бы в плакальщицы податься, чтобы на похоронах разных подонков слезы крокодильи лить.

"Прости меня, Слава! Ну не могу я правду тебе сказать, хоть на куски меня режь!"

– Мы обязаны доложить! – упрямо гнул свою линию Баранкин.

– Кому?

– Руководству.

– Ты имеешь в виду Саенко?

– В первую очередь.

– А тебе Сандульского не жалко?

– А он-то при чем?

– Очень даже причем. Ты можешь дать гарантию, что Грузин не узнает о наших видеоматериалах?

– От кого? Я не думаю, что Саенко будет болтать об этом на всех перекрестках. Служебная тайна, он давал подписку. – Ладно, пусть Саенко мужик-кремень. Что, впрочем, пока неизвестно.

– Неизвестно… – как эхо повторил Славка.

– Но ведь он тоже, как и мы, должен сообщить о расследовании по инстанциям? А ордер на арест? Да пока мы с тобой не предъявим прокурору стодвадцатипроцентные доказательства по делу, он пальцем не шевельнет, чтобы подписать сию бумаженцию.

– Это точно.

– Можно подумать, что ему, а тем паче Саенко, неизвестно, кто таков Саша Грузин и с кем водит дружбу. А связаться с губернатором – себе дороже.

– И если так, то тогда…

– Вот именно! Грузин начнет рубить "хвосты". И в первую голову пострадает безвинный Сандульский, которого мы просто обязаны охранять. Я дал слово, что он останется в стороне при любом раскладе.

"Ах, как красиво говоришь, Ведерников! Сукин ты сын! Неужели это ментовская форма сделала тебя отъявленным лжецом и циником? Можно подумать, что ты так сильно беспокоишься о судьбе Жоржа…"

– Но Сторожук… – Да хрен с ним! Ты лучше подумай о себе. – Что мне думать?

– Он выпутается, ему не впервой. А вот мы, случись утечка информации, будем себя чувствовать весьма бледно. Чтобы не сказать больше.

– Ты считаешь?..

– Да, я уверен. Нас пустят в расход при первой возможности. Не забывай, что Грузин наболтал о Шалычеве.

– Останется пленка… и другие материалы…

– Они просто исчезнут. Например, пожар в управлении, землетрясение, наводнение, или комета Галлея упадет на Землю.

– Ну, ты скажешь…

– Короче говоря, причин для отмазки у нашего начальства, случись что с материалами расследования, будет предостаточно, не сомневайся – большие деньги еще и не такие чудеса вытворяли. – Так что же нам тогда делать? В голосе Баранкина послышалось уныние вперемешку с отчаянием.

– Ждать. Затаиться и ждать.

– Чего ждать?

– Дальнейшего развития событий.

– Но мы не имеем на это права!

– Чисто по-человечески – да. С точки зрения оперативника – тем более. А если посмотреть взглядом современного человека – то почему и нет? – Это цинично! – Ну и пусть. – Ты не можешь так говорить!

– Может быть. Но я совершенно не имею желания сыграть в ящик, оказавшись между двух огней. Разве мы с тобой виноваты, что наше государство такое беззубое, что сотни преступников разных мастей гуляют на свободе, а тронуть их – кишка тонка? Ты уже забыл недавний суд? И сколько раз нам так плевали в лицо? И где те ребята, настоящие профи, что работали не на страх, а на совесть? Вот-вот, не пришлись ко двору.

– Теперь и у нас с тобой проблема – продолжать дальше лгать и изворачиваться, чтобы выжить, или уйти.

Баранкин сказал это с неожиданной злобой и омерзением.

– В нашей ситуации, Слава, лучше побыть пять минут жалким трусом, чем героическим мертвецом.

– И это говоришь ты, прошедший пекло Афгана?!

– Слушай, не заставляй меня отправить тебя подальше! И постарайся мне больше не напоминать об Афгане. Если ты считаешь, что на той войне я уцелел благодаря своей чрезмерной храбрости, то здорово ошибаешься. Я просто не лез туда, куда не нужно и куда меня не посылали. – Как я в тебе ошибался… Побледневший Баранкин, не глядя на меня, поспешил к выходу. – Все, закончили. Мне пора…

Я шел по городу словно по раскаленной сковороде. Глаза застилала багровая пелена, в душе бушевал пожар, а над головой плавилось полуденное солнце.

Хороший день, ничего не скажешь – сегодня я, по-моему, потерял друга. При всех своих недостатках Баранкин временами бывал прямой, как гвоздь.

И упрям – по-хорошему упрям – словно библейский осел.

Мне и самому не нравилось то, что я затеял. Но каким образом добраться до нашей мафиозной верхушки, подмявшей под себя все и вся?

Как можно сохранить те самые, набившие оскомину при прежней власти "чистые руки", что подразумевало точное исполнение закона, если сейчас, куда ни кинь глазом, сплошная грязь, круговая порука власть имущих и воинствующий дебилизм, щедро замешанный на спиртном и наркотиках?

Все словно сошли с ума, а кровавые разборки так вписались в повседневную жизнь, что без них рядовой обыватель уже просто не представляет нынешнего бытия.

И когда какое-то время царит спокойствие, на душе у него становится муторно – значит, нужно ждать чего-то еще более страшного, более кровавого…

День до вечера я дотянул на голом энтузиазме.

Я копался в бумагах, а перед глазами маячил сосновый лес, речка и костерок с булькающей над ним ушицей в котелке. Хотелось все бросить к чертям собачьим и забиться в какой-нибудь медвежий угол, где на сотни верст вокруг ни единой души.

С этим неистовым и, наверное, глупым желанием я и ушел с работы, едва часовая стрелка переползла цифру "шесть". Что уже было необычно для нашей конторы, нередко сверкающей светящимися окнами до полуночи – в чем, в чем, а в показухе Саенко знал толк.

Промусолив для отшибки мозгов какой-то муторный фантастический роман до одиннадцати вечера, я уснул, как ни странно, сном младенца – быстро, крепко и без обычных сновидений.

Но выспаться как следует мне не удалось…

Телефонный звонок вспорол тишину спальни, будто десантный нож палаточную ткань.

Я вскочил, словно подстреленный, и в темноте – окна были занавешены плотными шторами – вначале свалил на пол настольную лампу, а затем больно стукнулся ногой о прикроватную тумбочку.

Взвыв от боли и популярно объяснив тумбочке, какая она нехорошая, я схватил телефонную трубку и, услышав в ней голос Баранкина – сегодня он был помощником дежурного по управлению, – хотел для начала отвести душу в добротном русском матерке.

Но первые же Славкины слова оглушили меня почище крепкого удара дубиной по башке.

…Голос Баранкина уже давно отзвучал и превратился в гудки отбоя, а я все сидел, держа в руках телефонную трубку и бессмысленно глядя куда-то в пространство.