– Вы все говогите спасибо, а потом у бедной Доры одни непгиятности, – сказала смотрительница с осуждением.
Дора Абрамовна немного картавила. Но свое имя, на удивление, выговаривала правильно.
– Дора Абрамовна, никаких неприятностей не будет. Вы меня знаете.
– Ах, я должна его знать! Я должна все знать! А стагую Дору кто-нибудь знает!? Я согок лет жизни отдала этому музею. И что, кто-нибудь сказал мне спасибо? – Дора Абрамовна, я вас умоляю… Сандульский от нетерпения притопывал ногой.
– А если бы и сказал, то что? – упрямо продолжала старушенция, будто и не слышала слов Сандульского. – За спасибо ничего не купишь. – Дора Абрамовна, мы ведь уже договорились!
– Ах, договогы, договогы!.. Кто на них смотгит? Бедную Дору всегда обманывали. Мы сейчас сгеди здесь, а договог был сгеди там… Она показала куда-то за свою спину; наверное на дверь.
– Дора Абрамовна!!!
– Все, ухожу, ухожу…
Подождав, пока смотрительница скроется за дверью, Сандульский с облегчением сказал: – Садись… И сам плюхнулся на старый скрипучий стул, подняв при этом клубы пыли. – Хорошее местечко, – сказал Жорж с удовлетворением.
Я осторожно последовал его примеру, хотя на мне и были далеко не новые джинсы.
– Главное – абсолютно стерильное. Пыль веков, естественно, не в счет, – поддержал я Сандульского с иронией. – Извини, у себя я не мог. Опасно…
Сандульский выглядел затравленным.
– Ты решил завербовать меня в Моссад? Валяй. Только учти – дешево родину я не продам.
– Перестань! Мне не до шуток.
– Так бы сразу и сказал. Что у тебя стряслось?
Сандульский ответиил едва не шепотом, будто и впрямь нас кто-то мог подслушать:
– Приходил Сторожук…
– Один?
– Да.
– Интересно… Между прочим, я тебя предупреждал. И что ты мне ответил?
Сандульский огрызнулся:
– Я бы и сейчас послал тебя подальше! Но, если честно, иного выхода у меня просто нет.
– Хвалю за откровенность. Ты всегда был нестандартным евреем. Даже в школе.
Он подозрительно посмотрел на меня, подумал и осторожно спросил:
– Ты имеешь в виду драки?
– В точку. Ты был хулиганом, Жорж. – Между прочим, ты тоже не был пай-мальчиком. – Верно. По мне уже тогда милиция плакала.
– А дрался я потому, что никому не давал списывать домашние задания и контрольные. Ты это знаешь.
– И получал…
– Ну и что? Я отстаивал свои принципы.
Сандульский изобразил сплошную честность, но это ему плохо удалось. Наверное, аудитория была чересчур малочисленной, чтобы он мог до конца раскрыть свои артистические способности.
– И где они теперь, твои принципы?
– До чего я ненавижу твою гнилую ментовскую натуру!
Сандульский взвился, будто ткнули шилом в его жирную задницу.
– Врежь мне по морде. Или слабо?
– Сучий потрох… – выругался Сандульский. – Думаешь, испугаюсь?
– Наверное, нет. Ладно, воспоминаний достаточно. У меня работы по горло. Рассказывай дальше.
Сандульский остыл, немного помедлил, собираясь с мыслями, а затем сказал:
– Он требует, чтобы я продал ресторан.
– Даже так? И кому?
– Свояченице.
– Это значит – лично ему.
Сандульский тяжело вздохнул.
– Дураку ясно, – сказал он тоскливо.
– Так продай – и дело с концом.
– За ту сумму, что он предложил, нельзя купить даже паршивый киоск!
– Не будь таким жадным. Бери, что дают. – Не издевайся! Мне и так тяжело.
– Извини. Я и не думал издеваться. Просто когда предлагают выбор – деньги, пусть и малые, или долгое путешествие в бесконечность, рекомендуется первое.
– Ты всегда любил афоризмы! Причем здесь выбор?
– А ты не понял?
– Что я должен понять?
– Мой прогноз оправдался. Ты дождался наезда. Притом, очень серьезного. Ты загнан в угол и стоишь под прицелом. Помнишь, что я тебе говорил?
– Да говорил, говорил! Можно подумать, что я не предполагал нечто подобное.
– Я знаю, почему ты в последнюю нашу встречу был таким борзым. Потому что тогда еще у тебя была достаточно надежная "крыша". Твой ресторан прикрывал Заруба, не так ли?
– Так, – уныло согласился Сандульский.
– А теперь, – продолжил я, – когда его, по-моему, две недели назад, завалили, ты остался гол как сокол, и у всех на виду. Что называется, берите меня тепленьким и даже без перчаток. Верно? – Угадал.
– Возможно, Зарубу пришили по указке Сторожука, коль так скоро он объявился – это чтобы никто не опередил.
– Что мне делать, что делать, Серега?
– Ты у меня просишь защиты или совета?! – И того, и другого…
Жорж немного помялся и продолжил: – Денег я не предлагаю… знаю, что не возьмешь, но по старой дружбе…
– Как же, ты предложишь… Да у тебя прошлогоднего снега не выпросишь.
– Сколько? – с отчаянием обреченного воскликнул Сандульский. – Десять, двадцать штук – говори!
– Мои услуги, Жорж, стоят намного дороже.
– Так ведь я предлагаю в долларах!
– И я об этом же. Твой ресторан, по самым скромным подсчетам, тянет эдак на полтора миллиона. Естественно, баксов. А с пристройками, транспортом (в том числе и твоим новеньким "мерсом"), оборудованием, товаром – гораздо больше.
– Когда это ты успел подсчитать?
– Я всегда любил арифметику.
– Может, в пай войдешь? – осторожно поинтересовался Сандульский.
– Возможно. Но только не по части коммерции.
– Не понял…
– Я возвращаюсь к своему предложению – сдай Сторожука. Тебе уже терять нечего: или по миру пойдешь без гроша в кармане, или… – Что значит – "или"? – Сам знаешь, как это бывает с чересчур строптивыми, – у бандитов пощады не жди.
– Но они меня потом все равно достанут!
– Как сказать. Ты ведь не несешь ответственности за работу спецслужб, которые без твоего ведома понатыкали в ресторане "жучков" и видеокамер?
– Конечно, нет. Я им не указ.
– Вот именно. Нам главное все задокументировать, а на суде, под давлением неопровержимых улик, ты признаешься, что Сторожук и впрямь на тебя давил. Кто тогда бросит камень в твой огород?
– Никто, – оживился Жорж.
– Тем более, я подтвержу, что ты сном-духом не знал о нашей операции.