– Заканчиваю…
Петр нетерпеливо притопнул ногой, выглянул в окно и снова принялся мерить кабинет шагами, углубившись в свои мысли. Наконец заметив, что секретарь поднял голову и смотрит на него вопросительно, продолжил:
– Огня ни под какими деревьями стоячими и лежачими ближе двух сажен отнюдь не раскладывать, также в боровых местах проезжим, когда случится огонь раскласть, то оной не затуша отнюдь не оставлять. Равным же образом и в степных местах во всякое время, кроме зимы, в котором месте случится огонь раскласть, тут траву обкашивать или обрезывать, и не затуша огня не оставлять же…
Петр Алексеевич надиктовывал первые наметки давно задуманной им «Инструкции обер-вальдмейстеру». Инструкция должна была охватывать самые разные стороны дела: от правил пользования лесом, его возобновления и до отпуска за море мачтовых лесов.
– Заодно составим письмо и азовскому губернатору, – сказал Петр, когда закончил с «Инструкцией». – Готов?
– Перья бы починить…
– Потом! Пиши…
И снова мерный, басовитый голос царя заполнил комнату:
– На топку всемерно искать торфу, дабы было подспорье дровам. Избы крыть черепицей и дерном, а не дранью и не тесом…
У Макарова уже устала рука, на лбу выступила испарина, а царь все диктовал.
– И на сегодня последнее… – сказал Петр, закуривая трубку. – Пиши указ военному ведомству. Да почини перья! Вишь, чернила брызгают, кляксы оставляют.
Кабинет-секретарь лишь с осуждением вздохнул, но ничего не сказал, а принялся настраивать свой «инструмент». Спустя какое-то время он снова начал терпеливо выводить на бумаге аккуратные завитушки.
– …Зело нужно дабы офицеры знали инженерство; буде не все, то хотя часть онаго, – диктовал Петр. – Ибо случается кто когда откомандирован будет вдаль, или на какой пост, где надлежит оборону сделать, а инженеров не всюды в такия малыя дела посылать. Объявить всем обер– и унтер-офицерам, чтоб инженерству учились, а особливо которые двадцати пяти лет и моложе. С таким объявлением, что сих лет ежели не будет знать, тот не будет произведен выше из того чина, в котором он обретается.
Подписав указ, царь остро посмотрел на дьяка и спросил:
– А что это ты, Алексей Васильевич, в рукаве держишь?
Секретарь сделал вид, что смутился, а затем ответил:
– Генерал-прокурор просил представить сию бумагу пред ваши пресветлые очи…
– Брось витийствовать! Не люблю. Давай! – Петр нетерпеливо взмахнул рукой.
Макаров вручил государю плотный бумажный лист, и Петр принялся читать докладную записку Павла Ивановича Ягужинского, недавно назначенного генерал-прокурором Сената и произведенного в чин генерал-лейтенанта.
Родился Павел Иванович в семье крещеного еврея в Польше. Его отец перебрался вместе со своими сыновьями Иваном и Павлом по приглашению в Москву, чтобы стать органистом лютеранской церкви. Красивая наружность отрока Павла привлекла внимание начальника артиллерии и первого Андреевского кавалера графа Федора Алексеевича Головина, и мальчик был принят в пажи.
В 1701 году, когда ему исполнилось 18 лет, Павел Ягужинский из камер-пажей был зачислен в гвардию – в будущий лейб-гвардейский Преображенский полк, быстро дослужился до офицерского чина и попал в денщики к самому государю. После этого его карьера начала расти как на дрожжах.
Для больших успехов по службе Ягужинский перешел из лютеранства в православие, а также выгодно женился на богатой невесте Анне Федоровне Хитрово. До самого назначения генерал-прокурором Павел Иванович был неразлучным спутником государя во всех его походах и заграничных поездках, чем вызывал злобную ревность другого фаворита Петра, генерал-губернатора Петербурга, светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.
Ни для кого при дворе не было секретом, что Ягужинский и Меншиков друг друга недолюбливали, если не сказать больше. Однако их холодные неприязненные отношения не переступали границы приличий и не казались чем-то из ряда вон выходящим. Дружба среди придворных вообще явление редкое; места под солнцем мало, и каждый стремился получить хоть часть его сияния, для чего нередко приходилось работать локтями, чтобы вытолкнуть соперника из светового круга.
Но на самом деле светлейший князь и генерал-прокурор друг друга ненавидели. И никогда не упускали возможности сделать своему врагу какую-нибудь пакость.
По мере чтения докладной записки лицо Петра Алексеевича начало приобретать пунцовый оттенок, а в выпуклых глазах замелькали искры.
– Сукин сын… – Тяжело дыша, Петр скомкал записку. – Ах, мошенник… Вор! Где… где он?! Найти! Позвать!
– Кого? – спросил Макаров, заранее зная ответ.
В это время отворилась дверь и в кабинет стремительно вошел Меншиков. В свои пятьдесят лет он не утратил молодой подвижности и мог работать сутками, не ощущая усталости.
– Мин херц, ну наконец-то! – воскликнул он, сияя широкой улыбкой. – Едва тебя нашел. Кого ни спроси, все отнекиваются – не знаем, не видели…
– С прибытием… Александр Данилович, – сдерживая рвущийся наружу гнев, ответил Петр.
Меншиков был послан в Малороссию, чтобы разобраться с жалобами и челобитными казаков, которые окольными путями, но все же попали в Петербург. Макарову, напуганному состоянием Петра Алексеевича, невольно пришли на ум выдержки из тех казацких грамоток:
«…Полковники обращают себе в подданство многих старинных казаков. Нежинский полковник в одной Верклеевской сотне поневолил более 50 человек, полтавский полковник Черняк закабалил целую Нехворощенскую сотню… Переяславского полка Березинской сотни баба сотника Алексеиха Забеловна Дмитрящиха больше 70 человек казаков поневолила. А еще полковники казаков, соседей своих по маетностям, принуждают за дешевую цену продавать свои грунты, мельницы, леса и покосы…»
Светлейший князь в Малороссию уже ездил год назад, но лишь затем, чтобы получить очередную мзду от гетмана Скоропадского да всласть покутить на дармовщину. На все остальное у него не хватило времени. Но старшины жалобщиков прикрутили. Отчет о поездке в Малороссию государь прослушал не очень внимательно, занятый какими-то другими мыслями, и Меншиков отделался лишь замечаниями.
Однако на этот раз дело было гораздо серьезней и касалось лично светлейшего князя. Ягужинский накопал на своего недруга столько, что впору было Александру Даниловичу идти на лобное место, чтобы положить голову на плаху.
Генерал-прокурор документально доказал, что в продолжение многих лет Меншиков до крайности бесцеремонно употреблял казенное достояние в свою пользу, покупал за казенный счет в свои дворцы мебель, всякую домашнюю рухлядь, содержал за счет державы лошадей и прислугу и позволял своим клевретам разные злоупотребления, прикрывая своим покровительством. Открылись за ним и противозаконные поступки по управлению Кроншлотом. Поэтому Макаров небезосновательно ждал большой грозы.