Курочкин остановился под балконом в смиренной позе (музуры пока прятались за кустами), но царь его не заметил. Подождав немного, купец вежливо прокашлялся. Петр вздрогнул и сердито посмотрел вниз.
– Чего надобно? – спросил он резко и пыхнул несколько раз душистым дымом.
«А табачок-то, знамо, голландский, с травками…» – некстати подумал Панкратий и смело ответил:
– Тебя, государь-надёжа!
– Меня? Что, так срочно?
– Да, государь, срочно.
– Ну тогда входи…
Оставив музуров в ближайшей комнате, купец вступил в залу. Петр был один. Увидев государя, Курочкин встал на колени и сказал:
– Отцы наши учили поздравлять именинника
[46]
хлебом-солью. А ты, государь, как раз нынешний день именинник!
Петр сначала опешил, а потом рассмеялся.
– И где же твои хлеб и соль? – спросил он, продолжая улыбаться.
Купец вскочил на ноги, отворил дверь в соседнюю комнату, и вошедшие музуры осыпали ноги царя звонким серебром.
– Вот тебе мои хлеб и соль, надёжа-государь! – торжественно провозгласил Курочкин и низко поклонился.
– Ах, стервец! – восхитился Петр. – Чего удумал… Ну благодарствую. Поди сюда.
Курочкин приблизился, царь обнял его и расцеловал. А затем начал расспрашивать купца: как зовут-величают, где живет, а также чем он занимается.
– Что ж, иди домой, купец, – благосклонно кивнул царь. – Еще раз повторюсь – премного благодарен. Сегодня мне некогда с тобой долго разговаривать, но послезавтра жди нас с государыней в гости.
1 июля Петр и Екатерина со всем своим придворным штатом в половине одиннадцатого явились в дом Курочкина, который встретил дорогих гостей прямо посреди улицы.
– Добро пожаловать, – низко кланяясь, сказал Курочкин.
Он буквально лучился от радости; то-то другие купцы ему будут завидовать. Сам государь соизволил прийти в гости к Панкратию Курочкину!
– И где же ты живешь? – спросил удивленный Петр, когда вошел во двор.
Там, кроме высокого забора и недостроенного здания, ничего не было.
– А сюда, сюда, ваше величество, – указал купец на вход в землянку.
У Петра гневно дернулся ус, но он промолчал и по широким ступенькам спустился вниз. Увиденное поразило государя – под землей находились целые хоромы. В комнатах стояли многочисленные шкафы с серебряной посудой, а пол и стены укрывали дорогие персидские ковры.
– Перед твоим приездом, государь, губернатор приказал все ветхие строения разрушить, а новые построить не успели, – объяснил Курочкин. – Вот так и живем, государь. Можно бы и лучше жить, да губернатор солеварни на откуп не дает. Совсем они захирели. Поднять бы их; и державе прибыток, и торговому люду хорошо. Город бы отстроили…
– Хитре-ец… – протянул царь. – Окружил меня. Ну что же, веди полдничать. Чай, уже все готово?
– Всенепременно, государь!
Все поднялись наверх, где в наскоро сооруженном стеклянном павильоне был накрыт богатый стол с такими яствами и закусками, что и на царском пиру редко бывают. Петр сел и приказал хозяину занять место возле себя. Во время обеда он все расспрашивал Курочкина о Персии, про которую купец знал достаточно подробно. Он не раз там бывал по торговым делам.
– Проводников для войска найдешь толковых? – спросил Петр.
– Найду, государь. Среди моих музуров есть несколько человек, владеющих персидским языком. Хаживали они… Потайные тропы знают.
Когда гости, насытившись, поднялись из-за стола, к Петру подошла жена Курочкина и поднесла ему серебряную ендову, доверху наполненную золотыми монетами. Совсем разомлевший царь поцеловал сильно смутившуюся женщину в губы, поблагодарил за подарок и спросил, склонившись к уху купца:
– А что, Панкрат, соляные озера возьмешь на откуп?
– Государь!.. – воскликнул Курочкин и едва не бухнулся царю в ноги, но Петр его вовремя подхватил со словами: «Эка, нашел время валяться!». – Велика твоя милость!
– Владей, – сказал Петр. – Зайдешь ко мне 16 числа, получишь нужные бумаги. А твои сказки насчет города, что купечество может быстро его отстроить, я запомнил накрепко. Не подведи, Панкрат. Приеду года через два – проверю.
– Все будет сделано, государь! Одно твое слово, и мы создадим кумпанство на паях, материал подвезем…
– Ну тогда с Богом…
Спустя две с половиной недели Панкратий Курочкин принимал походного атамана малороссийских казаков миргородского полковника Данилу Апостола. Купец «обмывал» полученные в царской канцелярии бумаги на владение соляными промыслами. Они сидели за накрытым столом все в том же стеклянном павильоне, где купец привечал государя. Курочкин был на седьмом небе от счастья.
– …Представляешь, Данила Павлович, – почти вся астраханская соль моя! – радовался Курочкин. – Это же такое богатство!
– Что да, то да, – соглашался Апостол не без зависти. – Нашим чумакам
[47]
в Крым приходится за солью ездить. Далек путь и опасен. Татары могут напасть, гайдамаки… Многие не вертаются. А у вас тут соль под ногами валяется. Нагнись и черпай.
– Это все твои советы, Данила Павлович. Ты как в воду глядел. Царь сам предложил мне откуп. Сам! Я даже не заикался о челобитной. Может, ты наколдовал? – высказал предположение купец и тут же рассмеялся нелепости своей выдумки.
– Не без того, – очень серьезно ответил Данила Апостол, и его единственный глаз зажегся опасным огнем.
Курочкин закрыл рот с такой поспешностью, что даже щелкнул зубами. Он мгновенно стал серьезным. Нагнувшись, купец поднял с пола увесистый кожаный мешок и положил его на скамью рядом с полковником.
– Это все тебе, Данила Павлович, – сказал он немного взволнованно. – Золотые. Без твоего участия мне бы удачи не видать. Да что там эти деньги! Я должен тебе гораздо больше. Но – что могу…
– Что ж, добрый совет дорогого стоит… – ответил Данила; но на мешок с деньгами даже не посмотрел. – Я оценил твою благодарность. Но мне не деньги нужны, Панкрат. Я приехал в Астрахань, чтобы приобрести табун лошадей. Мои казаки совсем с ног сбились; они сейчас идут сюда по берегу моря, ноги бьют. Почти половина коней пала. А казак без коня – не казак. Тем более в этих степях. Пешим ходом мы тут много не навоюем. Все бесславно ляжем. И харчей бы чуток…