Хильдегрин, видимо, услышав слова Агии, обернулся тоже.
– Я знаю женщину, которая может взять ее к себе, отмыть и переодеть. Из-за грязи не очень-то видно, но эту девушку содержали хорошо. Хоть и тощевата малость…
– Послушай, а что тебе здесь понадобилось? – огрызнулась Агия. – Судя по карточке, твой бизнес – подряды. А здесь у тебя какие дела?
– Вот эти самые, госпожа. Бизнес! Доркас охватила дрожь.
– Нет, правда, – сказал я, – вернулась бы ты обратно. В коридоре гораздо теплее. Только в Сад Джунглей не ходи; ступай лучше в Песчаный, там солнце, сухо…
Что-то из сказанного мною, похоже, задело какую-то струнку в душе Доркас.
– Да, – прошептала она. – Да.
– Песчаный Сад, да? Он тебе нравится?
– Солнце, – очень тихо ответила она.
– Ну, вот и моя старушка, – объявил Хильдегрин. – Раз уж нас так много, рассаживаться придется осторожно. И ерзать там шибко – не советую, борта у нее низкие. Одна из женщин – на нос, а молодой армигер с другой – на корму.
– Мне бы лучше – за одно из весел, – сказал я.
– Грести раньше доводилось? Мне так не показалось. Лучше уж сядь на корму. Двумя веслами работать не сильно труднее, чем одним, и мне частенько приходилось это проделывать, хотя на борту со мной бывало по полдюжины человек.
Лодка его была под стать хозяину – большой, неказистой и тяжелой на вид, больше всего похожей на ящик, слегка сужающийся к носу и корме и снабженный уключинами. Хильдегрин, взойдя на борт первым, веслом подтолкнул шаланду поближе к берегу.
– Иди, – сказала Агия, взяв Доркас за руку. – Садись вперед.
Доркас охотно повиновалась, но Хильдегрин остановил ее.
– Если не возражаешь, госпожа, лучше бы тебе на нос сесть. Иначе я не смогу приглядывать за ней, пока гребу. С ней не все в порядке – дело ясное, и при таких низких бортах мне бы хотелось вовремя заметить, если она вдруг начнет скакать…
Тут Доркас удивила всех нас, сказав:
– Я не сумасшедшая. Просто… просто я – словно только что проснулась.
Но Хильдегрин все-таки усадил ее ко мне, на корму.
– Ну, – сказал он, отталкивая лодку от берега, – это вы вряд ли когда забудете, если вам впервой. Переправа через Птичье Озеро посреди Сада Непробудного Сна…
Весла погрузились в воду, издав глухой, меланхолический звук.
Я спросил, отчего озеро называется Птичьим.
– Некоторые говорят – оттого, что очень много дохлых птиц в воде. А может, оттого, что здесь просто много птиц. Вот ведь все люди ругают Смерть, и рисуют ее в виде этакой старой кликуши с мешком… А для птиц она – друг. Сколько я ни видал в жизни мест, где мертвецы, тишина и покой, – везде птиц было во множестве.
Вспомнив, как пели дрозды в нашем некрополе, я согласно кивнул.
– Если ты посмотришь через мое плечо, то ясно увидишь берег впереди, и вся эта осока не будет мешать любоваться пейзажем. Если тумана нет, увидишь, как там, вдалеке, земля подымается, и наверху, где посуше, растут деревья. Видишь их?
Я кивнул, и Доркас кивнула тоже.
– Потому что вся эта декорация должна изображать зев потухшего вулкана. Некоторые говорят, будто – раскрытый рот мертвеца, но это неправда. Где же тогда зубы? Хотя… вы наверняка помните, что пришли сюда сквозь такую подземную трубу?
Мы с Доркас снова кивнули вместе. Агии, хотя она и сидела всего шагах в двух от нас, почти не было видно из-за широких плеч и просторного суконного пальто Хильдегрина.
– А там, – продолжал он, кивком указывая направление, – вы должны бы видеть темное пятнышко. Прямо посредине, между болотом и краем кратера. Некоторые, увидев его, думают, будто это – дверь, через которую они вошли, но дверь-то как раз позади, гораздо ниже и гораздо меньше. То, что вы сейчас видите, – Пещера Сивиллы Кумской. Это такая женщина, которая знает будущее и прошлое и вообще все на свете. Кое-кто говорит, будто весь этот сад был выстроен ради нее одной, но мне как-то слабо в это верится.
– Как же это возможно? – негромко спросила Доркас.
Но Хильдегрин не понял вопроса – или же сделал вид, будто не понимает.
– Автарх якобы захотел иметь ее всегда под рукой, чтобы не ездить каждый раз через полмира. Иногда там, возле пещеры, кто-то ходит; что-то металлическое блестит на солнце… Уж не знаю, кто там живет на самом деле, никогда не подходил к пещере близко – будущего я знать не хочу, а прошлое свое и так знаю получше всякой Сивиллы. Люди, бывает, ходят – хотят узнать, скоро ли выйдут замуж или насчет успеха в торговле. Но, по моим наблюдениям, во второй раз ее навещают немногие.
Мы почти достигли середины озера. Сад Непробудного Сна окружал нас, точно огромная чаша с мохнатыми от сосен стенками, облепленными понизу накипью из камыша и осоки. Я все еще мерз – из-за неподвижности, пожалуй, даже сильнее прежнего – да к тому же вспомнил о том, что озерная вода может сотворить с клинком меча, если его не просушить и не смазать поскорее, однако чары сада надежно держали меня в плену. (Чары в саду, несомненно, присутствовали – я почти слышал разносящееся над водою пение на языке, которого не знал и не понимал.) В плену этих чар пребывали, наверное, и Хильдегрин, и даже Агия. Некоторое время мы плыли в полной тишине; вдалеке на поверхности озера плескались гуси, вполне живые и здоровые; один раз, будто во сне, из-под воды совсем рядом с лодкой показалась морда морской коровы, имеющая разительное сходство с человеческим лицом.
Глава 24
Цветок Смерти
Осторожно перегнувшись через борт, Доркас сорвала водяной гиацинт и воткнула его себе в волосы. Это был первый цветок, виденный мною в Саду Непробудного Сна, если не считать белых пятнышек в отдалении, на том берегу. Я пошарил взглядом вокруг, но больше на воде цветов не оказалось.
Быть может, этот водяной гиацинт появился лишь потому, что Доркас потянулась сорвать его? При свете дня мне абсолютно ясно, что такие вещи невозможны; но то, что вы читаете сейчас, я пишу ночью, а в тот момент, пасмурным днем, сидя в лодке и любуясь гиацинтом, покачивавшимся в кубите от моих глаз, я вспомнил недавнюю реплику Хильдегрина, подразумевавшую (хотя он скорее всего сам этого не заметил), будто пещера провидицы и, таким образом, весь этот сад, находятся на противоположной стороне мира. Там, как рассказывал когда-то мастер Мальрубиус, все наоборот: тепло на юге, холодно на севере, ночью светло, а днем темно, летом идет снег… Если так, неудивительно, что я мерзну – лето вот-вот наступит, подуют ветры, начнутся дожди со снегом. Небо уже посветлело, гиацинты раскрылись – значит, дело к ночи…
Конечно, Предвечный поддерживает порядок в мире. А теологи говорят, что свет есть тень его. Если так, то во тьме, должно быть, порядка меньше, и цветы появляются в пальцах девушек из ниоткуда, так же как от тепла весеннего солнца вырастают они из простой грязи? Да, наверное, во тьме, когда ночь смыкает наши глаза, порядка становится меньше, чем мы думаем. А может быть, наоборот, недостаток порядка мы воспринимаем как тьму, как возрастание хаоса в волнах энергии (настоящих морях) и энергетических полях (целых фермах), приводимых к порядку светом дня – сами-то они на это неспособны – и кажущихся нашему обманутому взгляду реальным миром.