Бал для убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Николай Буянов cтр.№ 71

— Убери, голубчик.

Дождавшись, пока тот очистит стол и выйдет из кабинета, Ниловский закурил и негромко сказал в пространство:

— Ну, рассказывайте.

— О чем? — каменно спросил Николенька.

Сейчас он был совсем другим человеком — а между тем с момента ареста и водворения в камеру прошло чуть больше полутора суток. Глаза казались двумя каплями воды, левая рука дрожала, на лбу алел свежий кровоподтек, результат обработки в карцере, когда с «клиентом» практически не общаются: ни о чем не спрашивают, не предъявляют никаких обвинений, только бьют…

— О том, как провалились. Какое получили задание, от кого. Впрочем, о задании я догадываюсь. Ликвидировать меня, верно?

— Если знаете, зачем спрашивать?

— Кто вас расколол? Гольдберг?

Видя, что арестованный упрямо поджал губы, раздраженно бросил:

— Да перестаньте вы ломаться, Клянц, словно гимназистка. Вы, по существу, уже давно работаете на нас: боевая группа «Мирона», типография на Васильевском, динамитная мастерская в доме Воскобойникова… Ваш послужной список любому высокооплачиваемому агенту сделает честь. Что вы хотите возразить? Что сделали это только ради того, чтобы добраться до меня? Извольте, я перед вами, — он с иронией поклонился. — Чем вас оснастили? Браунингом?

Ниловский прошел по комнате, открыл ящик письменного стола, покрытого зеленым сукном (взгляд Николеньки бесцельно скользнул по изысканному чернильному прибору: чертенята с рожками и копытцами в подобострастных позах — прозрачная аллегория), вытащил револьвер и подбросил на ладони.

— Узнаете?

Еще бы не узнать. Он шел на последнюю, решающую встречу широким шагом так стремительно, что щеки раскраснелись от промозглого ветра с острым запахом гнили, правая рука сжимала в кармане плоскую рукоять… Сейчас он взойдет на мост и у крутых перил, под вычурным фонарем, увидит фигуру в длинной шинели. Ошибка исключена: «боевка» обладала подробным описанием и даже фотографическим портретом шефа охранки. «Я окликну его, и он обернется, возможно, даже протянет руку для пожатия («подметке» это должно импонировать — как же, сами его высокоблагородие не побрезговали) и очень удивится, заметив револьвер. И поймет — за секунду до смерти, и, даст бог, я увижу ужас в его глазах…»

Николенька опаздывал, почти бежал — и не заметил крытый экипаж, нагнавший его шагах в двадцати от назначенного места. Остальное произошло стремительно: чьи-то руки крепко, будто клещами, схватили сзади за локти, вывернули так, что он в испуге вскрикнул, его буквально смыли с тротуара и головой вперед закинули в карету. Давнишний его контакт, маленький господин в коричневом пальто, ловко пошлепал его по карманам, выудил браунинг и протянул его пассажиру, сидевшему в углу, лицом против движения.

— Извольте полюбопытствовать, ваше высокоблагородие.

— Спасибо, поручик. — Ниловский посмотрел на Николеньку без тени злобы или торжества, скорее с усталым сочувствием. — Кажется, вы искали встречи со мной, господин «Студент»?

Дешевая лампа под оранжевым абажуром, дрожащий круг света, в котором фрагмент стены, икона — Смоленская Божья Матерь, угол стола и выстроенные в аккуратный ряд патроны, словно оловянные солдатики…

— Узнаете?

— Будьте вы прокляты, — прошептал Николенька.

Ниловский склонил голову набок, разглядывая собеседника с брезгливым любопытством — как смотрят на полураздавленного кузнечика.

— За что же вы меня так ненавидите? — поинтересовался он. — Вас ведь здесь не мордовали, как других. Каленым железом не жгли, иглы под ногти не загоняли, даже по почкам не били — а уж по почкам наши держиморды страсть как любят дубиночкой пройтись, прямо хлебом не корми…

Он встал из-за стола, аккуратно отодвинув изысканный венский стул, прошелся по комнате, заложив руки за спину и живо напоминая директора гимназии, — высокий, строгий, внушающий безотчетный страх… Страх не потому, что в его заведении бьют дубинкой по почкам, после чего, Николенька знал, арестованный орет от боли при мочеиспускании, — скорее, наоборот, страх оттого, что до сих пор не тронули. И даже еду в камеру приносили сносную — надо думать, получше, чем остальным.

— Что вы хотите? — спросил он. — Чтобы я выдал Карла? Или просто желаете насладиться победой? Так ведь все равно…

— О да! — Ниловский рассмеялся. — Все равно я обречен, потому что служу прогнившему режиму, оковы тяжкие падут, из искры возгорится пламя… Так, Клянц? Не слышу ответа.

Вот сейчас начнут бить, подумал Николенька. Сломают ребра и выбьют зубы — я слышал, Верочке Фигнер тюремщики выбили все зубы, после того как изнасиловали ее в очередь. А потом, издеваясь, кормили одними сухарями. Впрочем, сухари можно вымачивать в кружке с кипятком. Или умереть от голода, если очень повезет…

Эта мысль его почти успокоила: начнут бить — и все встанет на свои места. Возможно даже, он впервые заснет этой ночью, высокомерно наплевав на боль в изувеченном теле. Заснет спокойно, не опасаясь призраков, которые с наступлением темноты появляются из углов камеры. Раздавленный поездом Андрей Яцкевич — и Григорий Лопатин, поклявшийся отомстить за Верочку. Умершая от яда Софья Павловна — и ныне здравствующий старый сморчок Гольдберг. Петенька Викулов — и максималист «Мирон» (в миру Валентин Платонович Макарьев, двадцати шести лет, руководитель боевой группы, взорвал себя динамитом при аресте, не желая сдаваться живым…).

Все они с ласковым терпением посещали Николеньку по ночам, точно любящие родственники — тяжелобольного. Иные разговаривали, пытаясь донести до него какую-то важную мысль, иные укоряли, но чаще — просто садились на краешек койки и молча заглядывали в глаза. Или касались рукой покрытого испариной Николенькиного лба, что было хуже всего. Они не забывали его и не делали различий меж собой — между мертвыми и живыми…

— Кроме того, почему бы мне в самом деле не насладиться победой? — проговорил Юрий Дмитриевич. — Ведь я действительно переиграл всех — вас, Гольдберга, Карла…

Мановением руки он отослал дежурившего у двери ротмистра и тихо сказал:

— Пораскиньте мозгами, Клянц. Я взял вас в момент, когда вы шли на покушение, не раньше и не позже. Следовательно, мне было известно о вашем плане. Мне также известно о вашей встрече в кафе, где Гольдберг и Карл обвинили вас в предательстве. Что они сказали вам? Что милейшая Софья Павловна была подставным агентом, «брандером» на нашем жаргоне? — Он сделал паузу. — Так вот, они были правы. Сонечка действительно была «брандером» — я прихватил ее на не совсем законных действиях ее мужа. Только Карл убежден, что она прикрывала вас — настоящего полицейского агента…

— Никогда, — вспыхнул Николенька. — Слышите, вы… Я никогда не работал на вас!

Ниловский нетерпеливо отмахнулся:

— Да понятно, что никогда, ни за что… Он думает, что раскрыл вас и вынудил убить меня, своего шефа… Небось еще и напутствовал перед актом: «Смерть иллюзорна, как и бытие, — есть только честь и людская память. Вы умрете героем, юноша, — это лучше, чем прожить жизнь предателем…» — примерно так? До чего же вы глупы, господа революционеры. Вас подставляют, вас используют, как портовых шлюх, а вы претесь на бойню с идиотски счастливыми улыбками, небось, и предсмертные послания строчите потомкам.