Пётр тоже выиграл. Теперь он то и дело получал записки от Ольги. В них попадались интересные факты, подслушанные княгиней в разговорах со своим постояльцем, но больше было про любовь… Одно плохо: о побеге Ольги теперь не могло быть и речи. Ахлестышев своими руками создал хрупкую конструкцию, очень полезную для русского командования. Любое изменение, тем более такое важное, как исчезновение княгини, могло эту конструкцию сломать. Приходилось терпеть.
Глава 9 “Взять его!”
С тех пор, как Тюфякины поселились на Остоженке, там установился новый тайный распорядок. Утром граф Полестель в сопровождении князя Шехонского уезжал на службу. А каторжник тоже, как на службу, приходил к Ольге. Наличие внутри сразу двух союзников многое упрощало. Морис теперь больше занимался приходящими агентами и уже не бегал проверять запоры. Он и раньше не приглядывал за княгиней, поручая это Гавриле. Теперь лакей спивался, и надзора за Ольгой не было фактически никакого.
Утро протекало следующим образом. Улучшив момент, Саловаров со двора впускал Петра в дом и снова запирал дверь. Каторжник взбегал наверх и попадал в жаркие объятья. Часа через два Ольга спускалась вниз разведать пути отхода. В удобную минуту она вызывала Петра громко сказанной условленной фразой. У выхода уже дожидался Саловаров. Он вручал товарищу пачку бумаг и выпускал наружу.
А по ночам Ахлестышев воевал. Спать приходилось лишь несколько часов в сутки, зато жизнь сделалась очень насыщенной. “Отчаянных” осталось мало: Тюфякин и Пунцовый погибли, Саловаров не покидал особняка. Приходилось партизанить вчетвером. Штабс-капитан Ельчанинов поставил перед отрядом конкретную задачу.
– Сейчас самое главное, – сказал он, – это обездвижить Великую армию. Мы уже почти продержались. Ещё неделя ожидания и Бонапарт поймёт, что его перехитрили. Корсиканцу останется лишь бежать из Москвы обратно к Смоленску. Конский состав – вот главный объект нашего удара! Лошадей у французов всё меньше, а добыча фуража для них делается всё труднее. Это только человек может жить на баланде из муки, а строевому коню нужен овёс. То, что вне города, оставим нашим товарищам. А то, что в Москве – наше.
И “отчаянные” начали целенаправленную охоту на фуражные склады. Самым полезным здесь оказался Голофтеев. До войны он вёл раздробительную
[60]
торговлю сеном и овсом. Все извозопромышленники были старику хорошо известны, так же, как и подходящие помещения. Оставшиеся в городе купцы сообщали ему, где что лежит и как охраняется. После этого появлялись “отчаянные” и устраивали аутодафе. Унтер-офицер просил пожилого уже человека не ходить на поджоги, но упрямец обижался. Он никогда не упускал случая самолично прикончить захватчика. Смелый и безжалостный, дедушка действовал топором. Рука Голофтеева сохранила мужицкую твёрдость. Ахлестышев старался не смотреть на плоды его трудов – зрелище было не из приятных…
Вдруг однажды утром Ольга сообщила Петру важную новость. Полестель пишет секретный доклад для Наполеона, черновики которого не отдаёт даже Морису – лично сжигает в камине. Доклад ответственный: полковник не выходит к ужину, а за завтраком очень рассеян. Ест не разбирая, и всё думает, думает… А сегодня заявил с привычным бахвальством, что его документ решит исход войны. Ни больше, ни меньше. А когда Ольга попыталась выяснить подробности, намекнул: Наполеон на распутье. Великий человек раздумывает, как ему вести осенне-зимнюю кампанию, и доклад графа даст его мыслям верное направление!
– Чтобы увидеть доклад, нужно проникнуть в кабинет графа?
– Да, но за ним присматривает Морис. Он сам там убирается, и в течение дня может заглянуть, убедиться, что всё в порядке.
– Кабинет запирают на ключ?
– Всякий раз, когда граф из него уходит. Но от старого дворецкого осталась связка запасных ключей.
– У кого она сейчас?
– У Степаниды Фроловны.
– Отлично. Стало быть, нужно только на один час отвлечь Мориса. Так?
– Так, милый, но именно это и невозможно! Свои встречи с агентами он проводит в гостиной, и дверь кабинета ему оттуда видна. На первый этаж Морис сейчас почти не спускается, доверивши его прислуге. Надобно, чтобы этот час он провёл в своей комнате. Она в самом конце анфилады: оттуда ничего не видно и не слышно. Но в ней Морис лишь спит! Я не знаю, как завлечь его туда на целый час…
– Ну, можно посыпать ему в кофей слабительного, чтобы он провёл этот час в отхожем месте.
– Да, но камердинер питается с господского стола! С нами не сидит, но ест-пьёт то же, что и мы. Если испортить кофе, то мы все будем бегать в отхожее место!
Ахлестышев задумался.
– Петя… – неуверенно начала Ольга. – Есть ещё новость про графа Полестеля…
– Какая? – спросил тот рассеянно.
– Ещё когда я была барышней на выданье, он за мной слегка ухаживал.
– За тобой тогда пол-Москвы ухаживало! Такая красавица, да при эдаких деньгах!
– А теперь он не нищий эмигрант, а полковник армии, захватившей Москву. И мы с князем полностью в его власти.
– Постой-ка! – насторожился Пётр. – Он что, возобновил своё волокитство?
– Петь, – Ольга посмотрела на него как-то странно, – это не волокитство. Это уже домогательства. В самой наглой и настойчивой форме. Вчера, например, я едва вытолкала его отсюда. Граф Полестель убеждён, что мне ничего не стоит переспать с ним.
– Вот как! Это почему же?
– Когда они с князем привезли меня сюда… Помнишь, я говорила, что имело место бурное объяснение: кто что делал в эти восемь суток московского пожара? И как должен вести себя супруг в минуту опасности. Так вот, я откровенно рассказала князю, что в эти ужасные дни возле меня был ты. И я многократно обязана тебе спасением своей жизни. Сказала также, что мы жили с тобой в эти дни, как муж с женой. И призналась, что мгновенья, проведённые с тобой в шалаше на Девичьем поле, были самыми счастливыми в моей жизни.
– В моей тоже, – улыбнулся Ахлестышев. – Но причём здесь Полестель?
– Притом, что князь Шехонский, дурак, рассказал об этом графу.
– Ну и что? Пусть полковник знает, что место занято.
– Ты забываешь, что я в его власти. А граф после откровений моего мужа решил, что я падшая женщина. Которой всё равно с кем спать. Понятие любви ему не доступно. Для графа это то, что мужчина и женщина делают в постели, и ничто иное. И теперь он счёл, что меня можно просто взять, как вещь.
– А князь?
– Что князь? Я всегда интересовала его лишь как наследница двадцати тысяч душ. А сейчас дружба с Полестелем значит для него выживание. Он легко отдаст меня полковнику в обмен на его расположение.
– Я убью их обоих! И не на дуэли, а из-за угла. Партизанам это дозволяется.
– Когда, милый мой?