Выстрел на Большой Морской - читать онлайн книгу. Автор: Николай Свечин cтр.№ 75

— Для того.

— Значит, вор у вора дубинку украл? Ну, деловые, дают! Впрочем, нам, сыщикам, только легче будет, если они друг друга перебьют… Ладно, поехали дальше. Кличку Большой Сохатый Лыков называл?

— Не помню.

— Не желаешь ты помочь следствию, Шарапов! — сокрушённо констатировал Эффенбах. — Зайка-немогузнайка. Ну, тогда иди отсюда. Завтра зайдёшь подписать протокол.

Тоська повернулся.

— Стой! А правда, что Лыков такой сильный был, как рассказывают?

— Правда.

— Ну, ступай… Завтра опишешь ещё приметы Самотейкина. Устал я от вас, безобразников…

В это же время в карете с зашторенными окнами Лыков с Федей-Заломаем ехали к матери последнего и вели при этом серьёзный разговор.

— Ты заметил, Фёдор, что между мною и, к примеру, Верлиокой есть отличие?

— А как же, Лексей Николаич! Спрыть вас он мелко плавает, хошь и «иван».

— Я не об этом. Верлиока бандит, он людей грабит. А потребуется — и убьёт. Ты готов по его команде убить?

Заломай долго молчал, потом сказал:

— Вы же сами меня к нему в службу отдали.

— Я тогда считал, что ты — как они. А теперь вижу, что ошибался. Если меня в пещере не бросил, значит, у тебя совесть есть. А это в человеке самое главное, важнее даже и ума.

— Лексей Николаич, а вы… кто?

— Я чиновник департамента полиции. Сыщик. Ловлю убийц, чтобы они кровь человечью не проливали.

Федя-Заломай шумно вздохнул.

— Что, испугался? Только плохое о сыщиках слыхал?

— Угу.

— А матушка твоя что думает?

— Старая она уже. За меня шибко боится. Но в Бога весьма верует и меня тому же учит.

— Вот видишь! А Бог что говорит? Не убий. Не укради. Так?

— Вроде так.

— А чем бы ты у Верлиоки занимался? Этим бы и занимался.

— Про сыщиков бают, что они хужее разбойников. Мзду берут. А то кого заарестуют облыжно, а опосля за деньги выпускают.

— Есть и такие, — согласился со вздохом Лыков. — В семье не без урода. В любом деле есть люди честные и бесчестные. Но я вот не такой. Учитель мой, Павел Афанасьевич Благово, тоже. Друзья мои — Титус, Форосков. Я тебя с ними со всеми познакомлю. Не захочешь служить в полиции — не обижусь. Пристрою тебя к другому какому ремеслу. Главное — зарабатывать на жизнь честным трудом. Всё равно, каким, лишь бы честным. А не людей душить…

За разговорами они приехали. Мать Феди-Заломая, Платонида Ивановна Кундрюцкова, пожилая бедная вдова, обитала в угловой каморке ветхого домика возле Пресненской заставы. Маленькая, подвижная, с добрым морщинистым лицом, она, увидев сыщика, первым делом поклонилась ему в ноги:

— Спасибо вам, господин Лыков, что принимаете участие в судьбе моего Феденьки. Прост он, и я проста; а люди-то вокруг лихи. Надобно ему при ком-то состоять, чтобы собственного разума набираться.

— Я, Платонида Ивановна, хочу взять вашего сына с собой, в Петербург. Здесь он пропадёт. Как, отпустите?

— В Петербург! — ахнула старушка. Села, чуть не разрыдалась, но взяла себя в руки. — Что ж. Лишь бы Феденьке там было хорошо. Вы уж его не бросайте!

— Я устрою его на службу и, как только он определится с жильём, то приедет сюда за вами.

— За мной? — недоверчиво спросила вдова.

— Да. Будете жить вместе с сыном в Петербурге. Вас что в Москве держит? Могилы родителей и мужа?

— Точно так, господин Лыков.

— Ради сына придётся чем-то пожертвовать. Ему жить да жить; а без матери плохо. Станете раз в год сюда наведываться. Зато Фёдор на глазах будет. А как женится да детишки пойдут, поможете их растить.

Тут Платонида Ивановна не выдержала и разрыдалась, но не от горя, а от умиления такой перспективой. Быстро успокоилась, благословила сына на отъезд и собрала его нехитрые вещи. Алексей оставил ей свой столичный адрес и десять рублей денег.

— Самое большее, на два месяца только прощаетесь, — ещё раз успокоил он старушку, и они с Фёдором уехали.

Оставив опять Заломая на квартире в Самотёке, Лыков покатил в Никитники к Горсткину. Туда же заглянул и Эффенбах.

— Ну, что, господа, давайте решать, что с Быковым делать будем, — заявил начальник отделения. — Давно бы пора его прекратить, но как? Митрополит крайне неохотно наказывает своих. Переведёт отца Николая в отдалённый приход — вот и будет всё его наказание!

— Я ему дам «неохотно», — пригрозил митрополиту Лыков. — Благово возмущён, он будет встречаться с Победоносцевым. Но нужны улики. Степан! Дай совет.

— Эх вы, сыскари хреновы, — вздохнул рогожец. — Никуда без Горсткина. А совет такой: брать Казистого с поличным.

— Это как? Он же сам на разбой не ходит. Предлагаешь накрыть его за фальсификацией чая?

— За это много не дадут, отмажется. Но Быков снабжает всем необходимым головорезов из каменоломни. У них налажено так: бандиты шлют списки, благочинный собирает посылку и выставляет счёт. Раз в месяц к нему приходит Иван Чуркин и они вдвоём сводят дебет с кредитом. Вот в этот момент и надо его брать. Представляете? Ввалится полиция, а благочинный со знаменитым душегубом коньяки распивают. На столе деньги, расчёты, списки… Вещи лежат краденые… Тут уж не отвертится!

— Да, это было бы здорово, — согласлся Эффенбах. — Но как узнать, когда именно они соберутся?

— Через дьячка.

— Через какого дьячка?

— Поясню. Есть у отца Николая дьячок при храме, Харлампием звать. Доверенное его лицо. Сволочь при этом неимоверная… Харлампий имеет одну тайную поганую страсть. Раз в неделю он, переодевшись, ходит в Драчёвку, в бардаки. И спрашивает там девочек помладьше. Одиннадцать-двенадцать годов чтоб было, старше его уже не возбуждают. И при этом, тварь, заражает их перелоем. [127]

— Так-так-так! — заинтересованно произнёс Эффенбах. — На Драчёвке и восьмилетних могут предложить, за особую плату. Но и те, каких Харлампий заказывает, уже под статью подходят. Называется «растление девицы, не достигшей четырнадцати лет, если оное было сопровождаемо насилием». Статья 1449-я Уложения о наказаниях. От десяти до двенадцати лет каторги.

— Но он же без насилия! — возразил Горсткин.

— А мы сделаем с насилием и свидетелей найдём. Чтобы как следует пугануть. В какие заведения ходит твой Харлампий, не знаешь?

— К Варлиху, к Редкину.

— Очень хорошо! Редкин давно у меня в осведомителях. Возьмём негодяя на акте, составим протокол по 1449-й, а потом предложим сдать отца Николая. В обмен на смягчение протокола. Уберём «насилие» — получит только четыре года. Как думаешь, согласится?