— Марти, давай забудем эту историю с сержантом Кларк, засунем все это куда подальше, ладно? Ну не нарочно я это, погорячился, вот и все. А у меня есть вопрос, который я все задать тебе хотел…
— Какой? — Ферстоун сидел осовелый в своем кресле с сигаретой, зажатой между большим и указательными пальцами, глаза его слипались.
— Я слыхал, что ты с Павлином Джонсоном знаком. Что о нем скажешь?
Стоя у окна, Ребус прикидывал, сколько еще болеутоляющего осталось в пузырьке. Хотелось выйти и выпить как следует. Отойдя от окна, он направился в спальню. Открыл верхний ящик комода и, роняя на пол галстуки и носки, нашел наконец то, что искал.
Зимние перчатки. Черные кожаные перчатки на нейлоновой подкладке. Совсем новые. Надеваемые впервые.
День второй
Среда
4
Иногда Ребус готов был поклясться, что чувствует запах духов, какими душилась жена, запах, исходящий от холодной подушки. Это было невозможно — ведь со времени их развода прошло двадцать лет. Даже и подушка-то сменилась: на этой жена не спала и к ней не прислонялась. Примешивались и другие запахи — духов других женщин. Он понимал, что ему это только кажется. Что на самом деле ничем не пахнет. Вернее, пахнет отсутствием.
— О чем задумался? — спросила Шивон, кидая машину с полосы на полосу в робких попытках ускорить ее движение: они ехали в густом потоке транспорта утреннего часа пик.
— О подушках, — признался Ребус. Она приготовила кофе для них обоих, и он сжимал в руках свой стаканчик.
— Между прочим, красивые перчатки, — сказала она, и видимо, не в первый раз, — в это время года весьма впечатляют.
— Я ведь, знаешь ли, могу и другого шофера себе нанять.
— Но будет ли он готовить тебе кофе — вот вопрос.
Она резко притормозила перед светофором, чей желтый свет внезапно превратился в красный. Ребус едва не расплескал свой кофе.
— Что это за музыка? — спросил он, кивнув в сторону автомобильного магнитофона.
— Толстяк Слим. Решила, что он немножко встряхнет тебя.
— Что это он там блеял про любовь к родной земле?
Шивон улыбнулась:
— Ты, наверное, не дослышал. Могу поставить что-нибудь более традиционное. Как ты насчет Темпеса?
— Беженец. Годится, — сказал Ребус.
Однокомнатная квартирка Ли Хердмана располагалась в Саут-Квинсферри над баром на Хай-стрит. Вход был через узкую каменную арку, куда не проникало солнце. Стоявший возле двери полицейский сверял фамилии входивших с имевшимся у него списком. Это был Брендан Иннес.
— Скоро сменяешься? — поинтересовался Ребус.
Иннес взглянул на часы:
— Еще часок — и помчусь отсюда со всех ног.
— А что здесь происходит?
— Люди на работу спешат.
— Сколько здесь еще квартир, кроме хердмановской?
— Всего две. Одну занимает учитель и его сожительница, другую — автомеханик.
— Учитель? — поднял бровь Ребус.
Иннес замотал головой:
— К Порт-Эдгару отношения не имеет. Работает в местной начальной школе. Сожительница его — продавщица в магазине.
Ребус знал, что соседей, скорее всего, уже допросили. И что где-то должен быть протокол.
— Ты сам-то с ними говорил? — осведомился он.
— Только на входе и выходе.
— И как они о нем отзываются?
Иннес пожал плечами:
— Как обычно: в меру тихий, вроде бы вполне симпатичный.
— В меру тихий, а не просто тихий?
Иннес кивнул:
— Похоже, у него допоздна засиживались приятели.
— И это злило соседей?
Иннес опять пожал плечами. Ребус повернулся к Шивон:
— Список его знакомств у нас имеется?
Она кивнула:
— Может, пока не совсем полный…
— Вам вот это понадобится, — сказал Иннес. В руках он держал ключ. Шивон взяла его.
— Очень там насвинячили? — спросил Ребус.
— Ну, ребята, которые обыск делали, ведь знали, что хозяин не вернется, — ухмыльнулся Иннес и опустил голову, внося и их фамилии в список.
Нижний холл был маленький, тесный. Всю свежую почту выгребли. Они преодолели два пролета каменных ступеней. На первую площадку выходило несколько дверей, на вторую — только одна. Ничто не говорило о том, кто занимает эту квартиру, — ни фамилии, ни номера на двери не было. Шивон повернула ключ, и они вошли.
— Уйма замков, — заметил Ребус. Кроме замков имелись две внутренние задвижки. — Видно, ценил безопасность.
Решить, как выглядела квартира до того, как ее почистила команда Хогана, было трудно. Ребус пробирался между ворохами одежды и газет на полу, там же валялись книги и безделушки. Помещение было под самой крышей и вызывало чувство клаустрофобии. Головой Ребус едва не упирался в потолок. Окошки были маленькие, немытые. Всего одна двуспальная кровать, гардероб, шкаф с выдвижными полками. На голом, не покрытом ковром полу портативный черно-белый телевизор, а рядом пустая пол-литровая бутылка виски «Белл». В кухне — засаленный желтый линолеум и стол — складной, чтобы можно было хоть повернуться. Тесная, пахнущая плесенью ванная. Два стенных шкафа в передней были, видимо, выпотрошены командой Хогана, после чего вещи в спешке сунули обратно. А вот прибрать в комнате полицейские не успели.
Ребус вернулся в комнату.
— Квартирка невзрачная, правда? — заметила Шивон.
— С точки зрения агентов по продаже недвижимости, несомненно. — Ребус поднял с пола пару кассет: «Линкин Парк» и «Сепултура». — Парень, видно, металлом увлекался, — заметил он, кидая кассеты обратно.
— А еще — своим армейским прошлым, — добавила Шивон, поднося к глазам Ребуса несколько книжек. Это была история подразделения, описание войсковых операций, в которых оно принимало участие, рассказы о жизни особистов после демобилизации. Она указала подбородком на стоявший рядом столик, и Ребус понял, что она имела в виду: альбом с вырезками из газет. Во всех статьях речь шла о солдатах. Пространно обсуждалась одна странная тенденция: бывшие герои-американцы убивали своих жен. Среди прочего были заметки о самоубийствах и исчезновениях. Одна статья была озаглавлена так: «На кладбище ОЛП стало тесно». Эта статья особенно заинтересовала Ребуса. Он знал людей, похороненных на специально выделенном участке кладбища Сент-Мартин, откуда было недалеко и до бывшего военного городка подразделения. Рекламировалось новое место — возле теперешнего расположения части в Креденхилле. В этой же статье говорилось о гибели двух солдат «в ходе учений в Омане», гибель эта могла быть следствием чего угодно, начиная от случайного выстрела и кончая казнью солдат как диверсантов.