— Вы должны были доложить мне об этом еще вчера. — Ее голос был очень тихим.
Она не ждала ответа.
— Из-за вас мы все оказались в ловушке.
Ее трясло от злости; она посмотрела на одного, потом на другого и еще больше понизила голос:
— Вы вынудили его действовать. Мне тоже придется действовать. У меня нет выбора.
Не сводя взгляда со своих гостей, замминистра пошла к двери.
— Я вернусь через пятнадцать минут.
Каждая ступенька была мучением, а когда Гренс увидел алюминиевую лестницу, которая упиралась в ведущий на башню люк, негнущаяся нога забастовала окончательно — в нее впилась такая боль, что думать ни о чем другом стало невозможно. Гренс ничего не сказал, когда поскользнулся на первой же перекладине, и ничего не сказал, когда через две перекладины сердце подскочило к горлу. С блестящим от пота лбом, с немеющими руками он выбросил свое тело на колокольню и до крови ударился головой о тяжелый чугунный колокол. Остаток пути до двери, ведущей на балкон, к прохладному ветерку, Гренс прополз на животе.
Сейчас в их распоряжении были в общей сложности сорок шесть полицейских — перед тюрьмой, в тюрьме, возле церкви… Двое находились здесь, на колокольне. Снайперы с биноклем, направленным на окно третьего этажа на фасаде корпуса «В».
— Есть два подходящих места. Железнодорожный мост, вон там. Он метров на двести ближе к тюрьме, но там гораздо хуже угол стрельбы, слишком маленькая целевая поверхность. А отсюда он нам виден полностью. Но есть проблема. Наши снайперы стреляют из винтовки PSG-90, для стрельбы в полярных условиях, а она рассчитана на расстояние до шестисот метров. И снайперы тренируются в стрельбе именно на это расстояние. А здесь, Эверт, расстояние гораздо больше.
Гренс уже успел подняться; теперь он стоял во весь рост на узком балкончике, крепко схватившись за перила. В окне снова показалась тень — тень Хоффманна.
— И что это значит?
— На таком расстоянии попасть невозможно. Для нас.
— Невозможно?
— Самое большое расстояние, при котором снайпер попал в цель, — две тысячи сто семьдесят пять метров. Один канадский снайпер.
— И?
— Что «и»?
— Значит, не невозможно.
— Невозможно. Для нас.
— Здесь же почти на девятьсот метров меньше! В чем проблема?
— В том, что ни один полицейский с такого расстояния не попадет. Мы не проходили такой подготовки. У нас нет такого снаряжения.
Гренс повернулся к Эдвардсону, балкончик заходил ходуном, Гренс был тяжелым и сильно дернул перила.
— А у кого?
— Что «у кого»?
— У кого они есть? Подготовка. Снаряжение.
— У военных. Как раз они и учат наших снайперов. Их готовят к стрельбе на такие расстояния. И у них, что еще важнее, есть снаряжение.
— Тогда доставьте сюда кого-нибудь из них. Сейчас же.
Балкончик опять затрясся, Гренс нервничал, большое тело перемещалось по балкону, комиссар дергал головой и топал ногами. Эдвардсон подождал, пока Гренс закончит, он не обращал внимания на грозный вид комиссара.
— Так не делается. Военных нельзя задействовать в полицейских операциях.
— Речь идет о жизни людей!
— Шведская конституция, статья 2002:375. «Положение о поддержке, оказываемой Вооруженными силами гражданским властям». Могу зачитать, если хотите. Параграф седьмой.
— Да положить мне на ваше положение!
— Это шведский закон, Эверт.
Он слышал, как они передвигались по крыше, мелкие-мелкие перемещения. Они не уходят оттуда. Приготовились и теперь выжидают.
В наушнике затрещало.
— У военных. Как раз они и учат наших снайперов. Их готовят к стрельбе на такие расстояния. И у них, что еще важнее, есть снаряжение.
Пит улыбнулся.
— Тогда доставьте сюда кого-нибудь из них. Сейчас же.
Он снова улыбнулся, но уже про себя, постарался встать в профиль, плечи перпендикулярно окну.
Снаряжение, подготовка, способности.
Снайпер. Военный снайпер.
Карта Аспсоса все еще лежала на столе, когда заместитель министра вернулась в кабинет и плотно закрыла за собой дверь.
— Продолжим.
Пятнадцать минут назад, уходя, она была напряжена, лицо красное. Она что-то сделала или с кем-то поговорила, а это дало результат. Замминистра выглядела спокойнее. Она сосредоточенно допила остатки кофе.
— Регистрационный журнал? — Она кивнула на одну из папок, снятых со стола.
— Да.
— Дайте.
Йоранссон протянул ей толстую черную папку; медленно перелистывая журнал, замминистра заметила, что каждая страница исписана от руки, разными почерками. Черной и синей шариковой ручкой.
— Здесь зафиксированы все встречи руководителя с агентом Хоффманном?
— Да.
— И это — единственный экземпляр?
— Этот экземпляр я храню как ответственное должностное лицо. Он единственный.
— Уничтожить.
Хозяйка кабинета положила папку на стол и подтолкнула ее к Йоранссону.
— Еще где-нибудь зафиксирована связь между Главным полицейским управлением и Хоффманном?
Йоранссон покачал головой:
— Нет. Мы не фиксировали связь ни с ним, ни с другими агентами. Мы так не работаем. — Йоранссон почувствовал, что его отпускает. — Хоффманн получал от нас плату девять лет. Но только со счета, который мы называем «информаторский». Этот счет никак не связан с персональными заданиями, и по нему не надо отчитываться перед налоговым управлением. Таким образом, Хоффманна нет ни в каких ведомостях. Его, формально говоря, для нас вообще не существует.
Папка с тюремным досье все еще лежала на стуле.
— А это? Его?
— Здесь информация только о нем.
Замминистра раскрыла папку, поискала в верхней части выписку из базы данных и протокол психиатрической экспертизы.
— Вот это — все?
— Это его образ, нами созданный.
— Созданный вами?
— Таким мы его сделали.
— И вот этот собирательный образ… если позволите так выразиться… послужит достаточным основанием для того полицейского, который будет принимать решение, когда операция по освобождению заложников… мм, продолжится?
В кабинете стало светлее, через окна пробились солнечные лучи, и белые листы бумаги усилили и отразили яркий свет.
— Этот образ был настолько хорош, что его одобрила мафиозная контора, в которую мы его внедрили. Потом мы его еще немножко подшлифовали для работы в Аспсосской тюрьме.