— Сколько?
Смуглый атлет присел рядом с Хоффманном и уперся локтями в столешницу — та слегка прогнулась. Они знали друг друга ровно десять лет. Один из немногих, на кого Пит всегда мог положиться.
Они вместе сидели в Эстерокере. В одном и том же секторе, их камеры были рядом. Двое мужчин сошлись, как при других обстоятельствах не сошлись бы никогда, но там, под замком, где не было особого выбора, они стали лучшими друзьями. Тогда они этого даже не поняли.
— Концентрация?
— Тридцать.
— Фабрика?
— Седльце.
— Цветы. Это хорошо. Им понравится. А мне не придется плести всякую ерунду про качество. Но я сам… я не переношу этот запах.
Лоренс был единственным человеком, которого он никогда бы не сдал Эрику. Лоренс нравился ему. Лоренс был нужен ему. Через него Пит распространял собственную долю разведенного амфетамина.
— Тридцать процентов… для Площадки
[23]
и Центрального вокзала больно жирно. Там никому нельзя продавать крепче пятнадцати, иначе черт знает что может выйти. А этот… я смогу продать по клубам, детишкам нравится крепкий, и они в состоянии заплатить.
Эрик понимал, что есть некто, чьего имени он не узнает. И понимал почему. Поэтому Пит продолжал добывать деньги продажей наркотиков, а Эрик и его коллеги смотрели на это сквозь пальцы и даже прикрывали — в обмен на его работу агента.
— Десять кило тридцатипроцентного — это черт знает как много. Я его, конечно, возьму. Я всегда беру то, что ты просишь меня взять. Но… Пит, сейчас я возьму его только как твой друг… ты точно знаешь, что никто не сунет нос в наши дела?
Они смотрели друг на друга. Вопрос мог лишь казаться вопросом. А на самом деле означать другое. Недоверие. Провокацию. Но не было ни того ни другого. Лоренс имел в виду именно то, о чем спросил, и Пит знал, что за вопросом Лоренса стоит лишь беспокойство. Раньше все сводилось к тому, чтобы разбавить немного наркотика — причитавшуюся Питу долю доставленной партии, — и продать на улице. Сейчас ему требовалось больше денег — на то имелась своя причина, — поэтому несколько часов назад, после встречи с Генриком, запечатанные вакуумным способом банки перекочевали из тепловентилятора на чердаке в пакет с надписью «ИКЕА» и амфетамин в них остался неразведенным.
— Уверен. Если мне приходится тратить именно эти деньги, так это потому, что уже поздно вообще задавать вопросы.
Лоренс больше ни о чем не спрашивал.
Он привык, что у каждого имеется своя причина поступать так или иначе, каждый делает собственный выбор, и если кто-то не хочет говорить почему, то и спрашивать бессмысленно.
— На взрывчатку я вычитаю пятьдесят тысяч. Ты сказал мне в последний момент, так что она мне вышла дороже, чем обычно.
Сто крон за грамм. Миллион крон за десять килограммов.
Девятьсот пятьдесят тысяч наличными, остальное — за взрывчатку.
— У тебя все есть?
— Есть пентил.
— Пентила не хватит.
— И нитроглицерин. Быстро детонирует. В прозрачных пакетиках.
— Давай в пакетиках.
— Капсюль-детонатор и запальный шнур. Входит в общую цену.
— Как скажешь.
— Грохнет будь здоров.
— Отлично.
— Делай как знаешь, Пит.
Обе машины стояли с открытыми багажниками, пока синий икеевский пакет с десятью килограммовыми банками тридцатипроцентного амфетамина и коричневый портфель, в котором лежало девятьсот пятьдесят тысяч крон бумажками и два взрывоопасных пакета, менялись местами в спасительной темноте. Потом Пит погнал машину с погашенными фарами вниз по извилистой и довольно узкой дороге, открыл шлагбаум и направился в Эншеде, в дом, по которому всегда так тосковал.
Пит слишком поздно сообразил, что наехал на нее. На ведущей к гаражу дорожке было темнее всего, и разглядеть красную пластмассу пожарной машины оказалось невозможно. Хоффманн проехал еще с полметра, потом на коленях полз вдоль правого крыла автомобиля, пока не нашарил любимую машинку Расмуса. Она была не в лучшем виде, но Хоффманн красной ручкой подкрасил «лак» на дверце и разогнул тонкую белую лестницу на крыше; через несколько дней машина снова будет ездить в песочнице или по полу где-нибудь на втором этаже.
Они спали в доме. Другие пожарные машинки. Под кроватками, иногда даже в кроватках, возле двух мальчиков, которых он через несколько часов стиснет в объятиях.
Пит открыл багажник и коричневую сумку, лежавшую в глубине, за запасным колесом, поколебался, достал два пакета поменьше, а девятьсот пятьдесят тысяч крон оставил в багажнике.
Через тени сада, медленно.
Свет он зажег, только оказавшись на кухне и закрыв за собой дверь — не хотелось будить Софью, свет режет глаза, к тому же ни к чему, чтобы его застали врасплох чьи-нибудь голые ноги, направляющиеся в туалет или к холодильнику. Пит сел за насухо вытертый стол, круги от тряпки все еще блестели. Через несколько часов семья будет завтракать, все вместе, бестолково, шумно, пачкая стол.
Два пакета на столе. Он не проверил их, как никогда не проверял, достаточно того, что он получил их от Лоренса. Первый был продолговатым и узким, как футляр для ручек; Хоффманн вытащил из него длинный шнур. Во всяком случае, изъятое из пакета походило на восемнадцать метров тонкой скрученной веревки. Но для человека, знакомого с техникой взрывного дела, предмет был кое-чем другим. Запальным шнуром. Расстоянием от жизни до смерти. Хоффманн развернул его, пощупал, разрезал посредине и сунул два куска по девять метров в «футляр». Другой пакет был квадратным — прозрачная папка-файл с двадцатью четырьмя кармашками. Такие кармашки были в зеленом альбоме, где отец хранил старинные монеты из того времени, когда его родной город еще назывался Кенигсбергом. Истертые монеты не имели большой цены. Однажды, когда все тело вопило, требуя наркотиков и бегства в наркотический дурман, Пит попытался продать кое-какие монетки и понял, что потертым кусочкам бурого металла, которыми он никогда не интересовался, недостает коллекционной ценности — иной, чем они имели в глазах его отца: ценности, связанной с воспоминаниями о другом времени. Хоффманн осторожно потрогал пакетики, прозрачную жидкость в них, в общей сложности сорок миллилитров нитроглицерина, разлитого в двадцать четыре плоские пластиковые емкости.
Крик.
Хоффманн открыл дверь.
Снова тот же крик, потом тишина.
Пит бросился было наверх — Расмус мучился кошмарами. Но, наверное, в этот раз они ушли сами.
И Пит спустился в подвал, к оружейному шкафчику, стоящему в чулане. Открыл; они лежали там, несколько штук на одной полке; он взял один и вернулся наверх.