Цена познания - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Алкин cтр.№ 24

— Вам лучше пока не разговаривать, — сказал он. — Швы еще очень свежие.

И заботливо поправив одеяло, добавил:

— Все прошло превосходно. Дополнительных операций не потребуется.

Я впервые слышал о том, что операция могла оказаться не единственной, но в голове у меня был такой туман, что думать об этом не было никаких сил. Я устало повел глазами вслед за уходящим Фольеном и тут же снова провалился в беспамятство.

Сейчас я в какой-то апатии. Делать ничего не хочется. Задумчиво прикасаюсь к забинтованной щеке и тут же отдергиваю руку. Прошло два дня с тех пор, как мне изменили внешность. Бинты с меня снимут через неделю, а пока что только освободили доступ ко рту. Бесчувственность лица давно прошла и сменилась неприятным щекочущим ощущением. Прием пищи, простой разговор, чистка зубов — все это сопровождается болезненными эффектами. Не говоря уже о зевоте. Кроме этого, донимает зуд за правым ухом. Тоненькая таблетка динамика покоится там, вызывая своим присутствием желание почесать шов. Удерживая себя от этого соблазна, я провожу время, наблюдая за своим «инкубатором», а также перелистывая книгу с портретами всех его жителей. Мне необходимо запомнить все лица к моменту выхода в свет. Очень хочется, чтобы эти несколько недель пролетели поскорее.

На третий день ко мне приходит неожиданный посетитель — Катру.

— Я люблю навещать своих учеников после операции, — сообщает он, усаживаясь возле моей кровати. — Мне нравится общаться с ними после того, как им все объяснили. Как вы себя чувствуете, Пятый?

— Неплохо, — слабо гужу я сквозь бинты.

— Не утруждайте себя подробными ответами, — машет он, как будто я рассказывал ему о своем самочувствии полчаса.

Затем поднимает мою книгу с фотографиями.

— Последний этап учебы, — комментирует он, потом аккуратно кладет книгу обратно на тумбочку.

Я не совсем понимаю, зачем он пришел. Катру изучающе смотрит на меня.

— Ну, как вам правда? — спрашивает он, какими-то интонациями давая понять, что вопрос это скорее риторический. — Предполагали ли вы такое?

Я отрицательно мотаю головой. Бинты трутся о подушку, отзываясь неприятным шумом по всей голове.

— Грандиозно, не правда ли? — с подъемом говорит профессор. — Не столько масштаб, сколько идея. Как смело, как дерзко, как необычно. И главное-то, идея ведь лежит на поверхности. Только никто до нас ее не подобрал.

Я пытаюсь выразить свой скептицизм взглядом, ртом и неопределенным мычанием. Очевидно, мне это удается, потому что Катру смотрит на меня и уже не так приподнято, но без всякого удивления и разочарования говорит:

— Насколько я понимаю, вы не разделяете моих восторгов.

Я несколько виновато пожимаю плечами — да, вот так, уж простите, не разделяю. Он закладывает ногу на ногу и продолжает:

— Вам, пожалуй, идея эксперимента кажется глупой, а сам эксперимент — бессмысленной тратой времени, усилий и денег. Не стесняйтесь, будьте откровенны. Вы же знаете, теперь вы нам гораздо нужнее, чем мы вам.

Выслушав мои нечленораздельные полуутвердительные звуки, профессор говорит:

— Да, конечно, это ведь так очевидно. Человек стареет, потому что его организм изнашивается. При чем тут психология? Ничто не вечно, всему приходит конец, бог дал, бог и взял, так устроен свет. Черепаха живет двести лет, собака — двенадцать, мотылек — один день, а человек, как говорит одно оптимистическое пожелание — до ста двадцати. Каждому созданию отведен свой срок. А мы тут пытаемся спорить с элементарными фактами и основами, не имея на то никаких серьезных оснований. Напоминает ваши мысли?

Я радостно киваю. Катру с любопытством смотрит на меня.

— Смерть, — задумчиво говорит он, как будто и не обращаясь ко мне, — старая, добрая, неизменная спутница жизни. Единственное пророчество, которое можно сделать, не будучи пророком, состоит в том, что через сто с лишним лет все люди, живущие сегодня на этой планете, будут мертвы. Единственная деталь, которую мы абсолютно достоверно знаем о своем будущем — это то, что когда-нибудь мы умрем. Ни в чем другом здравомыслящий человек не может быть стопроцентно уверен. Планы не исполнятся, начинания не завершатся, вся жизнь пойдет наперекосяк, и только смерть не оплошает. Придет и заберет.

Мне становится неловко. Слишком проникновенно он все это говорит. И взгляд у него при этом какой-то отсутствующий. Профессор прикрывает глаза и медленно цитирует:

— «…И выступит невыносимый пот. Жена уйдет, и брат родимый бросит, никто не выручит, никто не отведет…»

— «…Косы, которая, не глядя, косит», — заканчиваю я.

Катру умолкает и изумленно смотрит на меня.

— Ах да, — говорит он после секундной паузы. — У вас ведь литературное образование. Конечно же вы знакомы с творчеством Вийона.

Я мог бы сказать ему, что читал «Большое завещание» бродяги-поэта еще будучи школьником, но последствия операции сделали меня достаточно неразговорчивым. Демонстрация литературных познаний и так вызвала нестерпимый зуд в щеках и губах.

Профессор переходит на более прозаический тон.

— В общем, глупостью мы тут какой-то занимаемся — считаете вы. А что вы думаете по поводу того, что десятки болезней, которые люди умеют лечить сейчас, еще сто лет назад считались абсолютно неизлечимыми? Молчите, не надо напрягаться, я и так знаю, что вы мне ответите. Что смерть от болезни и смерть от старости — это совершенно разные вещи. Правильно? Вы ведь это собирались сказать? Вижу, что это. Но знаете, что примечательно? Мы тоже так считаем. И поэтому в своем эксперименте делаем ставку на психологию. Этим примером я только хотел показать, что считающееся невозможным сегодня становится само собой разумеющимся завтра. Эта человеческая уверенность в очевидном — как она опасна. Мы до сих пор толком не знаем, как устроен человек, понимаем только механическую сторону сложнейших процессов в наших организмах, беспомощно наблюдаем за тем, как люди умирают от смертельных заболеваний. Да что там сложнейшие процессы — такое, казалось бы, привычное явление, как сон, и то не имеет пока никакого однозначного объяснения. И мы себе хорошо отдаем в этом отчет. Мы исследуем, боремся, надеемся на успех. И только со смертью нам все ясно.

Его речь постепенно становится все более горячей.

— Взгляните на обычного человеческого ребенка. Вот он родился — голенький, крошечный, ничего не понимающий. И пошел развиваться. Физически и умственно. Накапливать информацию об окружающем мире. Вырабатывать условные рефлексы и улучшать безусловные. Подушка мягкая. Стенка кроватки твердая. К горячему прикасаться нельзя — это больно. Надо слушаться старших — а то накажут. И вот уже в его голове формируются, а затем намертво отпечатываются правила, соответствия, ожидания. Его организм начинает вести себя в соответствии с внешними раздражителями уже без длительных размышлений. И примечательно то, что зачастую его реакция вызвана не столько внешними раздражителями, сколько заученной, вбитой в подсознание информацией о них. Самый очевидный пример — вагинизм, хотя это, разумеется, не детское состояние. И наряду с другими понятиями в его мозг проникает ядовитая информация о смерти. Она везде — в жизни, в разговорах, в литературе. Ребенок наблюдает за тем, как уходят старики, слышит разговоры взрослых, читает книги, смотрит фильмы. И уже в самом нежном возрасте его учат тому, что и его собственное существование не вечно. Взгляните на мировую литературу — вы не найдете практически ни одного произведения, в котором не упоминается смерть. Любая книга от солидного «взрослого» романа до тоненькой детской сказочки шепчет, говорит, кричит о неизбежном конце. Попробуйте перебрать в памяти любые произведения, которые придут вам на ум — и вы с ужасом или любопытством обнаружите в каждом из них если не само слово, то намек, если не трагедию, то шутку. Лавиной идет на ребенка идея о неминуемой смерти. И будьте уверены, он ее превосходно усваивает! И вот уже бегут, бегут сигналы из мозга. Отдерни руку — там горячо, прикрой глаза — ветер принес песок, взрослей — тебе предстоит умереть… И организм послушно отдергивает руку, прикрывает глаза, взрослеет, стареет и умирает.