– Что это означает?
– Забудь. Стоя одним коленом на земле, Анна продолжала поиски. Нашла несколько запасных обойм к автоматическому пистолету. Матильда наблюдала за ней, не веря своим глазам. Лицо Анны напоминало маску из засохшей грязи – ритуальное изображение, вылепленное из глины. В Анне не осталось ничего человеческого.
– Что ты собираешься делать? – спросила Матильда.
Анна выпрямилась, достала из-за пояса оружие, которое нашла в тайнике. Выбросила пустую обойму. Отработанность движений выдавала опытного бойца.
– Уеду. В Париже у меня нет будущего.
– Куда?
Она вставила новую обойму в пистолет.
– В Турцию.
– В Турцию? Но почему? Там они тебя наверняка найдут.
– Они найдут меня, куда бы я ни отправилась. Я должна перекрыть источник.
– Источник?
– Источник ненависти. И мести. Я должна вернуться в Стамбул. Застать их врасплох. Там они меня не ждут.
– Кто такие эти "они"?
– Серые Волки. Рано или поздно они узнают, как выглядит мое новое лицо.
– И что с того? Есть тысяча мест, где можно спрятаться.
– Нет. Раскрыв тайну моего лица, они вычислят, где меня искать.
– Почему?
– Потому что их главарь уже его видел – в совсем другой обстановке.
– Я ничего не понимаю.
– Повторяю: забудь все это! Они станут преследовать меня, пока не сдохнут. Для них это не просто контракт, а дело чести. Я их предала. Нарушила свою клятву.
– Какую клятву? О чем ты?
Анна поставила пистолет на предохранитель и сунула его за пояс.
– Я одна из них. Я Волчица.
У Матильды остановилось дыхание, кровь застыла в жилах. Анна опустилась на колени, схватила Матильду за плечи. Ее лицо было бледным как смерть; когда она заговорила, Матильду почти загипнотизировал розовый, фосфоресцирующий язык.
Этот рот почему-то наводил на мысли о сыром мясе.
– Ты жива – и это уже чудо, – мягко сказала Анна. – Когда все закончится, я тебе напишу. Сообщу имена и детали событий – все. Я хочу, чтобы ты узнала правду, – но с безопасного расстояния. Когда я сделаю то, что должна, зная, что ты в безопасности.
Матильда растерянно молчала. Несколько часов – целую вечность – она защищала эту женщину, как свою плоть и кровь. Она воспринимала ее как дочь, как своего ребенка.
Защищала убийцу.
Существо, сотканное из насилия и жестокости.
В глубине ее тела проснулось отвратительное ощущение. Как будто тина всколыхнулась в вонючем бассейне. Утроба разверзлась, выставив на всеобщее обозрение ее позорную слабость.
В эту секунду Матильда подумала о беременности, и у нее перехватило дыхание.
Этой ночью она произвела на свет чудовище.
Анна поднялась, схватила сумку.
– Я напишу. Клянусь тебе. И все объясню.
Она исчезла в облаке серой пыли.
Матильда стояла неподвижно, глядя в пустой коридор.
Где-то далеко послышался вой сирен.
Часть X
57
– Это Поль.
В трубке на другом конце раздался вздох, потом ему ответили:
– Ты хоть знаешь, который сейчас час?
Он взглянул: около шести утра.
– Прости. Я еще не ложился.
Еще один тяжелый вздох.
– Что тебе нужно?
– Я только хотел узнать, получила ли Селина конфеты.
Рейна ответила почти грубо:
– Ты просто больной.
– Так она их получила или нет?
– Ты для этого звонишь мне в шесть утра?
Поль ударил ладонью по стеклу кабины – его сотовый все еще глухо молчал.
– Скажи, понравилось ей или нет. Я не видел дочь десять дней!
– Что ей действительно понравилось, так это типы в форме, доставившие конфеты! Черт, да она только об этом и говорила весь день! Дожили, легавые в роли нянек...
Поль представил себе, как его дочь замерла в восхищении перед серебряными галунами, как блестят от радости ее глаза при виде подарка, она ведь обожает лакомства. Картинка согрела ему сердце. Внезапно он пообещал веселым тоном:
– Я перезвоню через два часа – до ее ухода в школу!
Рейна молча повесила трубку.
Поль вышел из кабины и полной грудью вдохнул ночной воздух.
Он находился на площади Трокадеро между Музеем Человека, Музеем морского флота и театром Шайо. Мелкий моросящий дождичек падал на окруженную газонами закрытую на реставрацию центральную площадку.
Он прошел по деревянному настилу через эспланаду. Лицо было липким от дождевой воды, температура воздуха для этого времени года была слишком высокой, и он потел в стеганой куртке. Мерзкая липко-влажная погода соответствовала его настроению. Он чувствовал себя грязным, потрепанным, опустошенным, во рту был гадкий вкус жеваной бумаги.
После звонка Шиффера в 11 вечера он разрабатывал линию хирургов-пластиков. Приняв новую версию о сменившей лицо женщине, за которой гонятся одновременно люди Шарлье и Серые Волки, он отправился в штаб-квартиру Медицинской ассоциации на авеню Фридланд в 8-м округе, чтобы добыть адреса врачей, имевших проблемы с законом. "Переделка лица никогда не бывает невинным делом", – так сказал ему Шиффер. Значит, нужно искать хирурга, не обремененного излишней совестливостью. Поль решил начать с врачей "с прошлым".
Он засел за дела и не задумываясь вызвал среди ночи себе в помощь сотрудника архива. Итогом работы стали шестьсот папок за пять последних лет только по департаментам Иль-де-Франс. Как справиться со списком такого размера? В 2 часа утра Поль позвонил Жан-Филиппу Арно, президенту Ассоциации пластических хирургов, чтобы попросить совета. Не до конца проснувшийся Арно назвал три фамилии виртуозов с "подмоченной репутацией", которые могли бы согласиться на подобную операцию, не моргнув глазом.
Прежде чем повесить трубку, Поль расспросил его о других – "респектабельных" – хирургах-"реставраторах". Жан-Филипп Арно весьма неохотно назвал ему еще семь имен, сочтя нужным добавить, что все эти практикующие хирурги – известные и признанные – никогда не пошли бы на подобное вмешательство. Поль поблагодарил, не дослушав комментарии Арно, и повесил трубку.
В три часа утра у него в руках был список из десяти имен. Ночь для него только начиналась...
Поль остановился на другой стороне террасы Трокадеро, между двумя павильонами музеев, напротив Сены. Сидя на ступенях лестницы, он наслаждался видом. Площадки, статуи и фонтаны в садах выглядели феерически прекрасными. Фонари Йенского моста освещали воду до самой Эйфелевой башни, противоположный берег реки напоминал огромное литое пресс-папье. Темные здания на Марсовом поле спали, застыв в соборной тишине. Вся картина в целом почему-то наводила на мысль о запретном королевстве в Тибете, волшебном Ксанаду за пределами мира людей.