Сидя на табурете, энергично растерлась тэнугуи — маленьким белым полотенцем, нанеся на тело обычный гель для душа. Она почти не мылась водой. Сухая чистка… Закончив растирание, ополоснулась, потом, чистая, соскоблившая с себя все лишнее, нырнула в горячий пар и погрузилась в воду. Сорок пять градусов — идеальная температура.
Каждый раз, приезжая в Японию, она ходила с матерью к местным горячим источникам — онсэн. После бани, одетые в легкие юката — кимоно без подкладки, они наслаждались огромными устрицами, пахнувшими водорослями, и ели тэмпура из жареных розовых креветок, похожих на хрустящие морские звезды. В такие минуты ей думалось, что из всех живущих на земле людей японцы — единственные морские млекопитающие.
Наоко закрыла глаза. Эта ванна была как молитва.
Вдруг она вздрогнула. Что это за шум? Сердце пропустило удар. Руки и ноги похолодели, несмотря на горячую воду. Она бесшумно выбралась из ванны, натянула спортивные штаны и майку прямо на мокрое тело.
Прислушалась — так и есть. Какие-то легкие торопливые постукивания. Тихие. Наоко не верила своим ушам. Опасность вернулась.
И на этот раз злоумышленник явился не один.
Она прокралась к себе в спальню, взглядом поискала какое-нибудь оружие. Ей нужно хоть что-то, чтобы защитить себя и детей. Открыла ящик стола и достала кайкен.
Звуки раздавались все ближе.
Они доносились с лестницы. Значит, она может преградить пришельцам дорогу, не пустить в детскую спальню. Ее, наверное, убьют. Но своей смертью она купит детям жизнь. Одна эта мысль придала ей мужества, на которое она и не рассчитывала.
Наоко двинулась вперед, сжимая кайкен в кулаке. Шаги слышались за стеной. С бешено колотящимся сердцем она распахнула дверь и прыгнула, пронзая темноту кинжалом. И разумеется, упала.
Двое мужчин целились в нее из пистолетов, держа их обеими руками. В полумраке она не сразу узнала ночных гостей. Первым был Фифи, вторым — чернокожий парень в дредах; она не раз видела его слоняющимся возле своего крыльца.
— Ты как? — тихо спросил Фифи.
Она отбросила кинжал, но так и осталась стоять на коленях. Ноги ее не слушались.
— Что… что происходит?
— У нас техническая проблема. Одна из камер отключилась.
— Какая еще камера?
Шестеренки в мозгу снова закрутились. Ну конечно, дом по-прежнему под видеонаблюдением. А значит, Пассан не поверил, что к ним забирался Гийар.
Но почему-то никто не счел необходимым поставить ее об этом в известность.
— Какая камера?
— В детской.
Наоко вскочила и побежала к детской спальне. Решительно распахнула дверь.
Сердце, кажется, вообще перестало биться. Легкие прекратили перекачивать воздух. Мозг застыл.
И все-таки, когда глазам ее открылась эта картина, что-то еще в душе, более глубокое и органичное, закаменело. Сразу и навсегда.
60
Пассан сидел в полицейской машине, на полной скорости мчащейся в сторону моста Сюрен, и с методичной яростью сдирал с себя бинты. Его не покидало ощущение, что он снова влезает в свою настоящую шкуру — шкуру легавого.
Ночные новости его не удивили.
Не Гийар был вампиром. Он не был им никогда. Тот, кто вломился в дом, преследовал свою мстительную цель, а значит, Пассану придется все начинать с нуля. По идее, ему следовало чувствовать себя сраженным, отчаявшимся или хотя бы ошеломленным. На самом деле объявление новой войны наполнило его энергией. Не осталось ни боли от ожогов, ни одуряющего воздействия морфина. В крови играл адреналин, обостряя восприятие до предела. В каком-то смысле обещание будущей схватки вернуло его к жизни.
— Мигалку выключи.
Машина подъезжала к его кварталу. Стрелки часов приближались к полуночи, и на улицах Сюрена не было ни души. Моросил мелкий дождь, вместо дворников отмывая асфальт. Но даже небесам было не под силу справиться с грудами мусора, копившимися на вершине Мон-Валерьен.
Водитель затормозил на улице Клюзере. Здесь уже стояли полицейские фургоны, машина «скорой помощи» и автомобили службы криминалистического учета. Вращались фонари на крышах, и в их свете мелькали фигуры в дождевиках и поблескивали флуоресцентные ленты ограждения. Отныне его семья жила внутри периметра безопасности. Вернее сказать, внутри зоны риска, куда полиция регулярно прибывает с опозданием.
Кто-то постучал в стекло машины. Фифи. Бледностью его лицо спорило с белесым светом фар. Оливье выбрался наружу и почти сразу оперся о корпус «пежо». Закружилась голова… Или все еще действует морфин?
— Тебе что, плохо?
— Я хочу видеть детей.
— Подожди.
— Я хочу их видеть! — заорал он.
И зашагал к воротам. Фифи решительно преградил ему дорогу.
— Подожди, говорят тебе. С ними все в порядке. Не дергайся.
— А Наоко?
— У всех все нормально. Но сначала я хочу кое-что тебе показать.
Пассан вопросительно уставился на него.
— Фургон скрытого наблюдения.
Он послушно поплелся за напарником. Земля под ногами качалась. Фургон, замаскированный под строительный грузовик, был припаркован чуть дальше. Старая пыльная колымага со стеклами, замазанными серой краской, — это позволяло тем, кто сидел в машине, следить за происходящим снаружи, самим оставаясь невидимыми. От фургона за милю несло легавыми.
Фифи постучал в заднюю дверцу, и она мгновенно распахнулась. Жаффре жестом пригласил их забираться внутрь. Пассана замутило от запахов пота, мочи и жратвы из «Макдоналдса».
— Я должен объяснить тебе ситуацию, — тихим голосом произнес панк.
Пассан его не слушал. Он смотрел на мониторы. Все камеры работали. Наоко сидела на диване в гостиной, прижимая к себе испуганных Синдзи и Хироки. По комнате сновали полицейские, в глубине виднелись люди в белых комбинезонах. Разлитый в атмосфере страх казался таким осязаемым, что от него дрожала и покрывалась электростатическим туманом картинка.
Другие экраны показывали кухню, столовую, коридор и подвал — здесь хлопотали криминалисты в синих комбинезонах. Значит, по тревоге вызвали всех. И лишь один экран оставался слепым.
— В двадцать два пятнадцать, — пояснил Фифи, — мы вышли покурить.
— Всей капеллой?
Напарник переминался с ноги на ногу, и пол под ним отозвался металлическим лязгом.
— Черт, да мы три часа тут просидели! И хоть бы хны!
— Продолжай.
— Мы вернулись и сразу заметили: что-то не так. Одна камера не работала.
Пассан не сводил взгляда с черного экрана.
— В детской спальне. Мы ломанули в дом.