Бойцы ответили утвердительно.
А затем стали поступать неприятные известия.
Один за другим возвращались разведчики. При осмотре обнаружили, что боковая дверь значительно толще, чем обозначено на плане: трехдюймовая дубовая панель была обшита металлическим листом. Чтобы разрушить ее, потребуется четыре заряда. Следовательно, группа «Альфа» в целях безопасности отойдет дальше от входа, чем первоначально планировалось. И время, необходимое, чтобы добраться до девочек, увеличится до шести секунд.
Также выяснилось, что наверху здания есть конструкции, не отраженные в строительных планах, — привернутые болтами много лет назад стальные листы покрывали всю крышу. Чтобы пробить их, придется применить много пластита Си-4. В старых постройках вроде этой бойни такое количество взрывчатки способно серьезно повредить брусья и, возможно, обрушить значительную часть кровли.
Третий разведчик доложил, что дверь со стороны причала заклинена в приоткрытом состоянии и щель составляет всего восемь дюймов. Вход защищен таким огромным металлическим листом, что его невозможно взорвать.
Капитан посовещался с Карфалло, и они пересмотрели планы. Спецназовцы решили не использовать крышу и вход со стороны реки и организовать штурм двумя группами через единственную, северную, дверь. Уилсон, находясь у окна на фасаде, бросит в здание шумовые, а затем световые гранаты. Это, конечно, небезопасно, поскольку тем самым он обнаружит себя: его увидят и преступники, и полицейские в оцеплении, поэтому он может получить пулю и от тех и от других, но Тримэйн считал, что выбора нет.
Для организации эффективной атаки ему нужен час — найти незаколоченную дверь или окно или ослабить петли на пожарном выходе, чтобы заложить заряд меньшей мощности.
Но этого часа у него не было. До истечения очередного срока ультиматума оставалось двадцать минут.
Двадцать минут до того, как умрет еще одна девочка.
Следовательно, штурм будет осуществляться через одну дверь.
— Кодовое слово для начала атаки — «кобыла», — сказал Тримэйн. — «Жеребец» — отмена боевой готовности. Подтвердите, что поняли.
Бойцы ответили, и он отвел их в овраг у здания бойни. Они распластались на сырой земле и, как было приказано, застыли в молчании. Ведь это были люди, которые жили тем, что подчинялись приказам.
18:40
Когда-то Джо Силберт научился печатать двумя пальцами на машинке «Ундервуд», пахнущей маслом, чернилами и горьковатой сладостью остатков забивалки, которая, скопившись внутри механизма, затрудняла движение каретки.
Технический прогресс ничего не изменил для него, и он все так же неистово колотил указательными пальцами по клавиатуре своего портативного «Компака». Оранжевый отсвет экрана делал лица — и его и Теда Биггинса — изможденными и желтушными. Силберт подумал, что поскольку он вдвое старше коллеги, то, наверное, и выглядит еще непривлекательнее.
Филипп Молто, как и было приказано его беспокойным начальником капитаном Баллом, нес при них неусыпную вахту.
— Ну, что думаешь? — спросил у Биггинса Силберт.
Младший коллега взглянул поверх его плеча на забитый текстом в одно поле экран.
— Мне позволишь приложить руку?
— Пожалуйста.
Биггинс печатал виртуозно — пальцы бесшумно и незаметно, но очень быстро носились по клавишам.
— Мне что-то напечатать — раз плюнуть, — похвастался он. Но правда заключалась в том, что этот аккуратно причесанный человек был не журналистом, а техником-инженером, а сам Силберт — телерепортером.
— Послушайте, офицер, — обратился старший журналист к Молто, — наша смена подходит к концу. Мы оставим компьютер — пусть другие продолжают там, где закончили мы.
— Вы на это идете?
— Дело коллективное. Только присмотрите за компьютером.
— Разумеется. Вас что-то смущает?
Силберт нахмурился, бросив взгляд на рощицу и кусты можжевельника за линией полицейского оцепления.
— Слышали?
Биггинс беспокойно привстал и оглянулся.
— Да.
Молто вскинул голову. Звук шагов. Хруст ветки. Шарканье ног.
— Там никого нет, — сказал лейтенант скорее себе, чем другим. — То есть не должно быть.
Силберт посмотрел на Молто, и выражение его лица свидетельствовало о том, что ему не раз приходилось бывать в зонах боевых действий. Он криво улыбнулся.
— Вот сукин сын! Лейтенант, а у нас незваный гость.
Рука полицейского легла на пистолет, он шагнул в кусты и вернулся с двумя мужчинами в черных спортивных костюмах и с карточками аккредитации.
— Так, посмотрим, кто это такие, — проговорил Силберт. — Уолтер Кронкайт и Чет Хантли.
Биггинс взглянул на Молто.
— Если собираетесь арестовать их, не выдвигайте обвинений в незаконном проникновении на запрещенную территорию. Пусть ваше обвинение звучит по-другому — «первостатейные идиоты».
— Вы знаете друг друга?
Один из пленников поморщился.
— Силберт, ты подонок. Это ты настучал на нас? А этот сосунок, который с тобой, пусть вообще заткнется.
— Это Сэм Келлог и Тони Бьянко из КЛТВ, — объяснил Силберт лейтенанту. — Ребята, кажется, забыли, что мы организовали журналистский пул.
— Да пошел ты, — разозлился Бьянко.
— Я, как и ты, Келлог, отказался от того, чтобы единолично готовить эксклюзивный материал. И до тебя дошла бы очередь.
— Вы арестованы, — объявил Молто самозванцам.
— Черта с два. Не имеете права.
— Я обдумаю это по пути к журналистской палатке. Пошли.
— Послушайте, офицер, — начал Келлог, — пока мы…
— А как вы вообще сюда попали? — перебил его Биггинс. — Приползли на брюхе?
— Пошел ты куда подальше.
Молто увел журналистов. И когда патрульный автомобиль скрылся из вида, Силберт повернулся к Биггинсу.
— Давай!
Биггинс расстегнул футляр монитора, открыл его и извлек видеокамеру «Нипона ЛЛЗР», суперминиатюрный прибор стоимостью сто тридцать тысяч долларов. Камера весила всего четырнадцать унций, к ней прилагались складывающаяся двенадцатидюймовая параболическая антенна и передатчик. Она воспроизводила на телеэкране пригодное для показа изображение почти в темноте, а ее телеобъектив не уступал оптическому прицелу снайперской винтовки. Камера посылала сигнал на три мили, чего вполне хватало для того, чтобы его принял передвижной ретрансляционный центр КФАЛ. Там коллеги Силберта (Тони Бьянко и Сэм Келлог) будут, если их не арестуют, ждать передачи. Но даже если они падут жертвами Первой поправки к Конституции, брешь закроют другие люди.