Великий Сатанг - читать онлайн книгу. Автор: Лев Вершинин cтр.№ 32

Страница

Площадь всхлипнула, словно от невыносимой боли.

– Да, друзья мои, да! Трудно, почти невозможно поверить в подобное! И сам я не раз проверял и перепроверял факты, пытаясь найти в них хоть каплю вымысла, навета или клеветы. Я долгими ночами не смыкал глаз…

Каждое слово звучало сейчас с искренним печальным надрывом.

– Да! Я ночами не смыкал глаз, листая старые документы. И рядом со мною, вопя о справедливости, стояли доблестные защитники Кай-Лаона, оставленного таученгом Сарджо на растерзание имперским убийцам. И Огненный Принц Видратъхья, скорбный предтеча нашей борьбы, первым поднявший меч против демонов из поднебесья, являлся ко мне, умоляя покарать того, кто предал его в жестокие руки палачей! И я решил: преступник должен встать здесь, рядом со мною, и перед вами, на ваших глазах, родные, смыть с себя пятно подозрений — или открыто признать свою вину!..

Казалось, даже легкий ветерок умолк вместе с Вождем и людьми, превратившись в сгусток напряженного, истового внимания.

– Но! — Взвившись в небо, высокий, выверенно-металлический голос оратора вспорол облака, напугав медленно кружащих там токонов. — Так не случилось! Страшась ваших гневных очей, струсив предстать перед лицом преданного им народа, не имеющий стыда негодяй предпочел пустить себе пулю в лоб, получив повестку о явке на собеседование к Оку Единства! Нужны ли, есть ли вообще высшие доказательства признания своей вины?! Так будь же проклята и забыта сама память о подлом оранжевом отродье!

– Дай-дан-дао-ду!!! — взвыло внизу, под трибуной, и толпа почти сразу подхватила призыв динамика.

– Однако, — голос Любимого и Родного стал мягким, дружеским, исполненным любовью, — яд измены свертывается, коснувшись чистой души. Родной сын предателя, Лон Сарджо, услышав разговоры недостойного отца с дружками, без размышлений сообщил о них тем, кому следовало знать. Вот он, этот юный герой!

Некто невидимый подал Вождю крохотного мальчугана, и А Ладжок без всякой натуги поднял его высоко-высоко над нефритовым парапетом.

– Своим беспримерным подвигом борец Лон Сарджо спас свое честное имя от скверны, смыл с себя клеймо, лежащее на опозорившей себя семье. Ему всего лишь шесть лет, и пока еще он совсем дитя. Но придет день, и — я не сомневаюсь! — Лон Сарджо станет одним из тех, кем по праву будет гордиться Дархай наших сыновей и внуков. Звания таученга не будет отныне в великой Армии Единства; вашей волей, соотечественники, я принимаю главнокомандование на себя. Но уже сейчас я называю Лона Сарджо кайченгом и верю: он не посрамит доверия трудового народа!

Любимый и Родной ласково погладил пунцового от гордости и смущения мальчугана по вихрастой макушке.

– Мальчик мой! С честью носи эти нашивки. И помни, крепко помни: народ не любит угнетателей!

Из толпы вырвался крик:

– Проклятие Нолу Сарджо! Равнение на Лона!

Вождь устало, совсем по-домашнему, прокашлялся.

– Подвиг славного Лона Сарджо еще и еще раз подтверждает: наша сила, наше будущее — это молодежь. Ей строить светлое завтра, ей и карать по заслугам тех, кто посмел встать на пути этой великой стройки. По праву должен был бы сделать это сегодня замечательный герой Лон Сарджо. Но он еще слишком мал, не силою духа своего, но силою рук. И потому его наставнице, лучшей ученице Юх-Джугай-Тунской образцовой школы имени Огненного Принца, маленькому знатоку больших идей квэхва Тиньтинь Те я, от имени всех вас, братья и сестры, доверяю размазать по священным камням нашей столицы этих нелюдей!

Мальчуган исчез, на его месте возникла миниатюрная девчушка. Запечатлев на чистом детском лобике братский поцелуй, Любимый и Родной осторожно опустил Тиньтинь Те. На ходу одергивая строгую форму отличницы первого разряда с белыми нашивками звеньевой, девочка, четко ступая по просторным плитам парадной лестницы, спустилась с поднебесья.

Танк, замерший в строгом треугольнике величественных монументов, приветливо распахнул люк.

Изваяния смотрели на девочку.

Простое, мужественное, по-крестьянски скуластое лицо Ту Самая…

Вдохновенный лик Юх Джугая, исполненный печального благородства и надежды…

Резкие, четко вылепленные, совсем не дархайские черты Андрея Аршакуни — или же все-таки Джеймса О’Хара?..

Они ни капли не походили друг на друга, но все трое чем-то неуловимо напоминали Вождя.

Чем? Кто посмеет задаться вопросом…

На чистой полосе бетона под самой стеной трибуны растерянные люди в новеньких комбинезонах со свежеоборванными нашивками миньтаученгов высшего и первого уровней покорно укладывались в ряд перед танком.

Рев толпы перекрывал грохот двигателя:

– Дай-дан-дао-ду!

Да-с, дети мои… Времена, как сказал поэт, не выбирают, в них живут и умирают, и это верно, и это, прямо скажем, правильно. Но что касается конкретно нашего времени, так в нем, как, впрочем, и во все иные времена, среди паствы Господней встречались и агнцы, и козлища. Причем значительно чаще, чем хотелось бы, во всяком случае мне, пастырю, пусть и бывшему, попадались как раз последние. Хотя, с другой стороны, и то сказать… возьмешь, бывалоча, за грудки эдакое козлище, припрешь к стеночке, вопросишь: «Кто еси?» — так оно тебе и ответствует без тени сомнения: «Агнец Божий есмь!», и ведь опровергнуть-то сие никак невозможно, что более всего и препечально.

Вот тут-то и сядешь, и задумаешься при нынешнем-то плюрализме: чем черт, прости Господи, не шутит, а может, и оно, козлище сие злосчастное, где-то в чем-то по-своему право?

А как раз поэтому, да-да, именно поэтому, прискорбные события на планете Дархай, при всей тленности и преходящести их, особливо в сравнении со всемогуществом Творца, уязвили тоскою мою и без того преизлишне смятенную душу. И вдвойне прегорестно восплакала вышеупомянутая, душа то бишь, оттого, что кровь — безвинная ли? виноватая? виновная ли без вины? — Бог то весть, пролитая по тупому злоумию сильных мира сего и их присных, под бойкими перьями борзописцев из ОМГА превратилась, аки вода в вино, в лимонад. И втройне больно, что двое неразумных юношей, павших, не успев и пожить толком, в бессмысленной схватке, остались в глазах равнодушной Галактики безымянными астрофизиками… но, впрочем, о миллионах погубленных дархайских душ так и не узнала бездумно доверчивая аудитория ОМГА…

Да, сказать по чести, по совести, и я тоже так ничего и не узнал бы, не попадись мне на глаза — волею Божией, не иначе — обрывок жесткой, очень скверной бумаги с какими-то водяными знаками.

И на ней — стихи!

Да-да, возлюбленные чада мои, стихи; я бы, пожалуй, не обратил бы на них особого внимания (а кто сейчас вообще, скажите на милость, интересуется такими пустяками?), не будь под ними подписи — «Андрей Аршакуни». И тогда я что-то начал припоминать, и вспомнил, и перечитал снова… Конечно же, не могли это быть его строчки, любому ясно, но — уж как хотите! — а врезались они мне в память намертво, потому как были в них и жизнь, и смерть, и вера, и сомнение в ней, и многое-премногое другое. И даже сейчас я могу наизусть процитировать их…

Страница