Приговор, который нельзя обжаловать - читать онлайн книгу. Автор: Надежда и Николай Зорины cтр.№ 38

Разошлись. Убитого горем дантиста увели под руки. Тебе тоже не долго мучиться, твоя боль очень скоро уйдет.

Катенька… Напрасно он сюда пришел. Безумной глупостью было сюда прийти. Возложить поскорее цветы – и отвернуться, забыть, перестать травить себя мыслью, что все могло получиться иначе, вся его жизнь могла сложиться иначе. Да разве он несчастлив, разве он жалел когда-нибудь?…

Прощай, прощай!

Ну вот, все прошло. Минутная слабость, сентиментальная слабость прошла. Теперь пора включаться в новое задание. Новоиспеченный вдовец поможет ему окончательно забыться. Поможет забыть.

… Ждать пришлось долго. Мерзнуть и ждать, когда последний скорбящий гость покинет квартиру. Он не рассчитывал на такое долгое ожидание, а то бы потеплее оделся. Он так в конце концов замерз, что начал завидовать своей жертве, которая сидит себе в тепле, наливается водкой.

Ну вот, наконец-то! Все разошлись. В состоянии ли его жертва читать? Да и вспомнит ли о рукописи? Он прислал ее сегодня утром с курьером перед самыми похоронами. До этого прочитать у него не было времени, значит, остается только одна возможность – читать сейчас.

Придется еще подождать.

Так и воспаление легких ничего не стоит заработать. Сколько нужно времени пьяному человеку, чтобы вспомнить, найти, прочитать?

Все. Хватит. Жертва по всем расчетам готова к закланию. Ну а если с рукописью что-то не так, он не виноват, он сделал все, как заказчик хотел, остальное не его проблемы. Пора.

В подъезде ему никто не встретился, дверь оказалась незапертой, и вопрос: позвонить или открыть ключом, переданным заказчиком, отпал сам собой. Он вошел в квартиру.

Дантист сидел за столом, положив голову на рукопись. Ну, значит, и с этим пунктом все прошло гладко, ему не в чем будет себя упрекнуть. Он молча подсел рядом, налил себе водки в пустую, нечистую, использованную уже кем-то рюмку. Жертва его встрепенулась, подняла на него осоловевший взгляд и тоже налила себе водки. Выпили, в молчании, не пожелав покойной царствия небесного. Молчание затянулось. Равнодушная, нелюбопытная жертва приняла его как данность, ни о чем не расспрашивала и не выказывала удивления. Но надо было завести разговор, чтобы отвлечь внимание. О чем он хотел говорить?…

– Роман Кириллович…

– Подождите! – Дантист замахал на него рукой. – Помолчите! Вы слишком рано пришли. И вы мне ужасно мешаете. – Он сморщился, словно от боли. – Выйдите в другую комнату. Ну хоть на минутку! А потом уж ладно. Потом, может, с вами и лучше. Если недолго… Если не до конца… Выйдите!

Что он имеет в виду? Странный пьяный человек. И совсем он не выглядит убитым горем, не то что на кладбище.

– Ну выйдите, выйдите! Что вам стоит? Пожалуйста.

Как же они мешали, мешали, мешали и ни за что не хотели разойтись, оставить, наконец, его в покое! Ему нужно было дочитать до конца, а они не уходили – и все тут.

На конверт он наткнулся, как только приехали с кладбища. Натолкнулся и вспомнил: вот что! это тот самый конверт! Тот самый конверт, который принес ему курьер. Тот самый конверт, в котором, конечно, содержится разгадка Катенькиной смерти. Но нужно было идти к столу, и читать было некогда.

При первой же возможности он попросту улизнул, закрылся с конвертом в ванной, но едва успел распечатать, едва успел прочитать первый абзац, в дверь застучали. Это Вероника подняла панику, испугалась, что он повесится или вены себе перережет. Пришлось спрятать конверт в корзине под грязным бельем – какое кощунство! – и возвращаться к поминкам.

И вот они все не уходили и не уходили и терзали его душу воспоминаниями, пили за упокой души Катеньки, восклицали: как же так! – и мешали, мешали, мешали! И он пил, пил, чтобы заглушить боль – боль не заглушалась, только голова туманилась, и он все боялся, что, когда они наконец уйдут, не сможет дочитать и понять.

Голова раскалывается, тошнит от водки и табачного дыма. Комната страшно прокурена. Кажется, его сейчас вырвет!

Отпустило. Но вот и повод сбежать. Прикрыть рот ладонью, демонстрируя тошноту, сбежать в ванную, туда, к корзине с бельем, на дне которой зарыта разгадка.

И на этот раз сбежать не удалось: завернули с полдороги, усадили в кресло, стали отпаивать зеленым чаем и хлопотать, хлопотать.

– Надо бы уложить его в постель. – Аграфена Тихоновна, единственный разумный здесь человек, покачала озабоченно головой.

Да! Уложить в постель и оставить в покое. Уложить и уйти, дать дочитать…

– Да, вы правы, Аграфена Тихоновна. – Артемий с сочувствием заглянул ему в лицо. – Вы правы, надо дать ему отдых.

Они перевели его на диван – он притворялся страшно пьяным, еле-еле переставлял ноги, – подложили под голову подушку, стали суетливо собираться. Вероника завозилась, как курица, захлопала руками, будто крыльями, по бокам, с тревогой взглянула на него. Замерла – руки повисли, как плети. Всхлипнула.

– Разве можно его оставлять одного?! Сейчас оставлять одного?!

Аграфена Тихоновна обняла ее и подтолкнула к выходу из комнаты.

– Пойдем, пусть отец поспит.

– Нет! – Вывернулась из-под бабушкиной руки. – Я никуда не пойду, я останусь с ним!

А может, и правда пусть бы осталась? Они бы вдвоем читали листки, вдвоем поняли бы, что делать им дальше…

Что делать им дальше! Что ему делать дальше! В этих листках, исписанных рукой его младшей дочери, его мертвой дочери, конечно, содержится не только разгадка Катиной смерти, в них указан выход.

Но почему он так подумал? Почему он сразу об этом подумал, как только получил конверт? Почему продолжает так думать? Ведь в том абзаце, в том первом абзаце, который он только и успел прочитать, говорилось совсем не о том. Неужели же он в самом деле думает… неужели подозревает… неужели и раньше, еще до того, как получил конверт, мог предполагать… мог хоть мысль допустить, что Софья… что Софья повинна… что из-за нее, из-за Софьи?… Ну нет, этого он не предполагал! Этого он не думал и не думает! Да разве, если бы он так думал, стремился бы так прочитать-дочитать? Он и распечатывать конверт побоялся бы… Он уничтожил бы его, как только получил. Он бежал бы от него, как от огня… Он…

А ведь он его и в самом деле боится, этого конверта. Вдруг понял, что боится. То есть вот сейчас испугался, когда понял, чем может на самом деле явиться этот конверт. И – не хочет он вовсе, чтобы они все ушли, не хочет оставаться наедине с конвертом. Господи! Они уже в прихожей! Одеваются и вот-вот уйдут.

– Подождите! Не уходите! Останьтесь! – закричал он им, привстав с дивана. Но никто его не услышал. Хлопнула входная дверь, шорох одежды прекратился, голоса смолкли. Ушли.

Тогда он поднялся, пошатываясь – он ведь и в самом деле был сильно пьян, – поплелся в прихожую. Никого. Даже Вероника ушла.