Превращение в зверя - читать онлайн книгу. Автор: Надежда и Николай Зорины cтр.№ 35

Я долго сидела в ванне. Напустила пены и сидела, сидела, пытаясь отрешиться, расслабиться, вернуть свое счастливо-отстраненное состояние, но ничего не вышло. На душе было тревожно и все тревожнее с каждой минутой. Греческая сказка тоже не успокоила. И женщина, милая, с самой доброй на свете улыбкой, показалась надменно-уродливой. Она, как и в прошлый раз, вошла совсем неслышно. Опять с подносом, уставленным всевозможными деликатесами. Я о чем-то важном должна была ее спросить… Не помню. Слезы подступили. Что-то со мной случилось. Прорвалось, хлынуло…

Мы долго, обнявшись, сидели на кровати: она меня утешала, я сумбурно, захлебываясь слезами, рассказывала. Невыносимо было, что она меня обнимает, она утешает, ей я рассказываю, такой надменно-уродливой (в этот момент она мне была просто отвратительна), и в то же время надрывно-приятно, почти до экстаза. Это была какая-то вакханалия истерической исповеди. Что-то извращенно-недозволенное, переходящее всякие границы. Если я когда-нибудь вернусь в нормальную жизнь, мне будет ужасно стыдно вспоминать об этом. Я была разнузданна в своих признаниях, я крушила все на своем пути, как пьяная, потерявшая всякий контроль над собой женщина, как старая дева, вдруг ударившаяся в распутство. Скорее всего, я постараюсь забыть или, во всяком случае, не вспоминать об этом никогда… Хотя вряд ли мне это удастся. Да и… Нет, об этом забывать мне нельзя. О том, что я вдруг вспомнила, забывать нельзя. Я вспомнила — нет, ясно вдруг увидела — убитого на дороге ребенка. Да, это был мальчик лет шести. Мне самой тогда было шесть. Это случилось вечером, в сумерки, мы с мамой возвращались домой… не помню откуда. Его сбило машиной на полном ходу, не знаю, как он оказался один на дороге. Все закричало звериным криком — улица закричала. Мама схватила меня за руку, больно сжала ладонь, но я вырвалась, чуть не вывихнув кисть, и побежала к нему на дорогу. Я увидела все, я все это запомнила. Наверное, я тогда сошла с ума и оставалась в этом сумасшествии еще долгое время, потому что, растравливая себя, снова и снова возвращалась в эту картину, специально ее вызывая. Ужасная, кровавая игра, особенно четко картину удавалось увидеть в сумерки. Я придумывала ему историю жизни, в которой я была то его сестрой, то матерью. Мы играли с ним, с живым, я убивалась от горя над ним, мертвым. Не знаю, сколько продолжалась эта игра, во всяком случае, я о ней совершенно забыла. Только остался неосознанный страх, настолько неосознанный, что я только сейчас поняла: а ведь я попросту боялась, да, да, боялась родить ребенка, потому, вероятно, и замуж не вышла.

Все это я вдруг вспомнила и рассказывала, содрогаясь от ее слишком телесных, слишком горячих утешений, недозволенно наслаждаясь отвращением. И потому опять не спросила о главном, опять не смогла вспомнить, что такое, это главное.

Когда она ушла, я бросилась на кровать и уснула. И наступил новый день, точно такой же, как предыдущий. А потом еще один, а потом я перестала утруждать себя подсчетами времени. Владимир Анатольевич не приходил ко мне, а женщина вела себя так, словно ничего особенного между нами не произошло. Мой покой стал абсолютным. Лениво, не доставляя ни боли, ни радости, текли воспоминания — большей частью детские. Я лежала с закрытыми глазами и равнодушно просматривала их, как иллюстрированный, но неинтересный старый журнал. А когда это занятие надоедало, поднималась, принимала ванну, брала из шкафа какую-нибудь книгу — не глядя вытаскивала за корешок, мне было все равно, что читать в этом состоянии, — сворачивалась клубком в кресле. Приходила женщина, приносила еду. Я завтракала, обедала, ужинала и снова погружалась в полный бездумный покой. Мне казалось, что так теперь будет всегда и даже временами — что так всегда и было.

Бездумный покой убаюкивал, я уже не жила, а пребывала в постоянной дремоте — это был самый безболезненный, самый счастливый вид смерти. Я растворялась и утекала. Ничто меня не обременяло, ничто не могло бы испугать. Эта комната теплого сна была надежным панцирем, защищающим меня от жизни. Там, где-то за пределами комнаты, вероятно, продолжают происходить события, но меня они не касаются, ко мне они не имеют отношения.

Так я бездумно думала, так ощущала. И потому не поверила, когда события вторглись в мою тихую усыпальницу. Началось все со звуков — чуждых моей тихой комнате. Женщина, которая за мной ухаживала, всегда входила неслышно, я никогда не могла застать момент ее появления — она оказывалась вдруг. А тут этот непереносимый для сонного моего слуха стук, почти грохот, распахнувшейся настежь двери. Но я не испугалась, не веря, что события вторглись, лишь капризно прохныкала и даже глаз не открыла. Мне не хотелось с ней разговаривать, выяснять, отчего она вдруг так шумно себя повела, чем вызвана ее нервозность. Я продолжала лежать с закрытыми глазами, а она стремительно прошлась по комнате, остановилась у кровати, видимо добиваясь моего пробуждения. Я не хотела открывать глаза, но от пристального ее взгляда стало не по себе, словно по лицу ползло какое-то насекомое, от ее нервного дыхания стало душно. Все равно не открою, ни за что не открою, не будет же она стоять надо мной вечно. Не будет, убедится, что я крепко сплю, и уйдет. Да ведь теперь просто открыть глаза и неудобно: она поймет, что я притворялась.

— Перестань! Я знаю, что ты не спишь, — мужским, властным голосом сказала она.

Я наконец испугалась и резко открыла глаза. События вторглись. Черный костюм. Мой взгляд натолкнулся на чуждый этой комнате мужской черный костюм. Скользнул выше и уперся в совершенно невозможное здесь, в покое сна, лицо — лицо того неистового сумасшедшего, от которого мне удалось сбежать.

— Ну, здравствуй, Леночка! — сказал он, засмеялся победно, словно решил неразрешимое, словно достиг недостижимого, и по-хозяйски уселся на мою кровать. — Елена и Дмитрий? — Победный смех его перешел в торжествующий хохот. — Да нет, это в прошлом, теперь — Митя и Леночка.

Встреча со Страховой была назначена на двенадцать дня, но Андрей прождал до часу, а она так и не явилась. Тогда он попытался с ней созвониться и выяснить причину такой неаккуратности, но и это не удалось: мобильный стабильно пребывал в зоне недоступности — видимо, был отключен, — домашний не отвечал, а по рабочему сказали, что Валентина Петровна взяла отпуск.

— Может, ее тоже того… похитили, как Кирюшину? — пошутил Денис и принялся было развивать шутку, но Андрей с Вениамином так на него посмотрели, что он стушевался и замолчал.

В три Страхова наконец объявилась — позвонила на мобильный Никитина, но от встречи категорически отказалась.

— Но ведь нужно же составить договор, — возмутился Андрей. — Как же я могу работать с вами без договора?

— Устная договоренность вас не устроит?

— Устная?… Да ведь я даже не знаю, чего вы от меня хотите. И потом…

— Считайте, что я ваша добровольная помощница, только и всего, — засмеялась Валентина Петровна. — Я вам дам информацию, которая, возможно, прольет свет на… на то, чем вы сейчас занимаетесь. Взамен же попрошу… Нет, об этом потом.