Оборванные струны - читать онлайн книгу. Автор: Надежда и Николай Зорины cтр.№ 39

Я откинулась на спинку стула, закрыла глаза, сосредоточиваясь на воспоминаниях. Меня передернуло от схожести ситуации: точно так же я откинулась и закрыла глаза перед тем, как посетить свое детство. Я же решила, что никогда больше не буду ничего вспоминать, я же решила…

Это в последний раз. Только про пиалу узнаю. Сосредоточусь на этом цветке: розовый, с золотым стеблем. Розовый…

Вспомнила! Ничего страшного! Я купила ее в тот день, когда выписалась из больницы. Увидела в витрине какого-то посудного магазина и захотела купить. Купила, а потом почти не пользовалась.

Я вздохнула с облегчением и открыла глаза — никакой страшной тайны не оказалось. Может, и у остальных событий, которые от меня ускользают, нет никакой черной изнанки? Может, если я все узнаю… Может, действительно, лучше узнать?

Но как же мое решение: ни за что никогда? И эта женщина. Какое право она имеет распоряжаться моими желаниями? Завтра в это же время! И даже не спросила, хочу ли я приходить. Не пойду.

Размотала полотенце, порез почти затянулся, во всяком случае, кровь уже не текла. Но стоило мне нажать на палец, так, для проверки, как он снова раскровенился. Я совсем не переношу вида крови! Но теперь из непонятного мне самой упрямства стала смотреть на выступившую каплю, она набухала, набухала и, наконец, потекла. Меня замутило, я явственно ощутила запах — никакого запаха не было и быть не могло от такого ничтожного количества живой, неразложившейся крови, — но взгляд не отрывала. Я должна была понять. Не знаю что, но что-то понять.

Как я могла совершить убийство, не перенося вида крови?

Нет, не это. Как и за что я могла убить? Разбитый кувшин, осколки в луже воды, порезанная ладонь, кровь. Я разбила кувшин, а потом, убив его, разбила свою жизнь. Теперь собираю осколки, собираю и ранюсь — от вида крови мутит. Разбитый кувшин… Как он связан с тем, что я… И связан ли?

Она, эта женщина, знает. Она все обо мне знает. Но я приняла решение…

Решение — это ведь не клятва. Решение можно и отменить, признав ошибочным. Эта женщина просто хочет помочь, у нее такой ровный, такой успокаивающий голос.

Не знаю, может, и пойду. Там будет видно.

Я стерла полотенцем кровь с пальца. Поднялась, убрала ведро, заклеила ранку пластырем, накормила Нору, сварила себе кофе. На глаза мне попала распечатанная пачка сигарет. А может, и не пойду. Налила кофе в чашку, закурила, проверяя ощущения. К середине сигареты голова слегка закружилась — все так, все правильно, тогда я испытывала то же самое. Поменьше думать, побольше доверять ощущениям, и никакой врач с языковым уклоном мне не понадобится, для того чтобы в себе разобраться. Я — просто я, та, которая в данный момент курит сигарету, та, которая наслаждается прекрасным, хорошо сваренным кофе, та, чьи ноги греет собака. Палец под пластырем немного саднит. Я ощущаю эту небольшую боль, я ощущаю свой палец. И для того чтобы жить, спокойно просто жить, мне совсем не обязательно знать, как и почему мой палец, этот самый палец, нажал на спусковой крючок. Я не пойду к этой женщине. Я к ней не пойду.

Ровно в половине восьмого я стояла перед зеркалом, нанося макияж. Стояла в бирюзовом платье. Мои рыжие волосы отражались пламенем. Губы кривились в легкой, необидной насмешке над собой: все же идешь? Иду! Я подмигнула своему отражению. Иду! Я показала себе язык. Иду, потому что знать легче, чем теряться в догадках, потому что воображение рисует картины куда более страшные, чем воспроизводит их жизнь. Иду, потому что терять мне нечего: самую страшную о себе тайну я знаю: я — убийца, застрелила на пикнике своего мужа, — чем меня можно после этого еще напугать?

Движения мои были размеренны и ритмичны, почти музыкальны, когда наносила тени, когда покрывала лицо пудрой, но, выбирая помаду, вдруг сбилась с ритма. Смотрела в растерянности на выводок тюбиков и не могла решить, какой мне нужен. Когда я успела столько накупить? К чему вообще подбирают помаду: к теням? к платью? Оливковые тени и бирюзовое платье… Подходящей помады у меня нет, да и вряд ли вообще бывает. Зажмурилась — осторожно, чтобы не размазать тушь, — пытаясь вспомнить, какая помада была у той Ксении, с фотографии на сайте. Поняла, что бессознательно копирую именно этот образ, подумала, что в Интернет с тех пор не выходила, даже компьютер не включала, и это странно: почему я не попыталась собрать как можно больше сведений по Интернету? Раньше бы я так и поступила. Но так и не вспомнила, какая помада была у нее — у меня! — на той фотографии. Нанесла простой блеск, чтобы не сделать грубой ошибки. Оглядела себя в зеркале — от моей первоначальной раскованности и уверенности не осталось и следа: растерянная, испуганная женщина. Но отступать поздно. Пойду и узнаю. Вот только немного соберусь с мыслями, только немного еще постою… Огромное тяжелое зеркало. Электрический свет и отсутствие окон в прихожей превращает непоздний вечер в глубокую ночь. Она просила не опаздывать, но пусть подождет. Голова закружилась, бирюзовое сделалось серым… Отражение исчезло, мне представилось, что меня здесь нет. Такое бывает, если… Просто здесь душно… Пора.

Встряхнулась, прогоняя наваждение, улыбнулась отражению — улыбка получилась какой-то болезненно бледной. Позвала Нору и вышла из квартиры.

Дорогу я запомнила плохо, но мой поводырь, моя собака, меня довела. Дверь опять оказалась незапертой, я свободно вошла, не предупредив о своем появлении ни звонком, ни стуком — не знаю почему. Не задерживаясь в прихожей — что толку рассматривать эти знакомые обои на стенах, что толку мучиться, оттого что они знакомые? — направилась прямо в комнату, в ту, где была вчера. Женщина, конечно, уже ждала. Как и в прошлый вечер, она сидела в кресле, как и вчера, укоризненно показала на часы: опаздываете. Я не стала ничего объяснять, не стала оправдываться, а сразу — с наскоку, пока она не успела предложить свои варианты, — задала тему:

— Стеклянный кувшин. Почему он разбился?

— Стеклянный кувшин? — Женщина удовлетворенно кивнула, одобряя тему. — Присаживайтесь.

Нора уже устроилась у ее ног, все повторялось, можно было подумать, что продолжается вчерашний вечер. Я не стала нарушать его хода — удобно улеглась на диване, закрыла глаза.

— Стеклянный кувшин с водой, — начала женщина вчерашним, сказочным, тоном, — стоял на подоконнике на кухне. Это было не очень удобно, потому что от солнца вода нагревалась, но тебе нравилось на него смотреть. Освещенный солнцем…

Стекло пропускает солнечные лучи, выпуская их бликами. Пропускает и выпускает странные образы: искривленная улица, изломанные ветви деревьев. Я придвигаюсь ближе, пытаясь разглядеть свое лицо — лица не видно, лицо не отражается, опрокидывая законы оптики. Меня нет, как и в том зеркале, меня попросту нет. Протягиваю руку, глажу теплую гладкую поверхность — я ощущаю, что она теплая и гладкая, а не просто знаю об этом. Ощущаю — значит, я есть. Значит, и лицо должно появиться. Нужно просто стряхнуть наваждение, надо просто поверить…

Лица, множество лиц, искривленные, как улица, как деревья. Которое среди них мое? Наклоняю кувшин, медленно и постепенно, постепенно и медленно — вода проливается на пол, но я продолжаю его наклонять, может, там, в этой луже, удастся увидеть свое лицо.