– Татьяна Викторовна, вы бы отложили пока карты. Полиция скоро будет здесь, и вам нужно сосредоточиться, чтобы все им подробно рассказать. Минут двадцать у нас еще есть…
– Даже не надейся, Рощина, – перебил меня Стрешнев. – Нет у тебя двадцати минут!
То, что я не свалилась, иначе как чудом не назовешь. Слишком резко оглянувшись, я качнулась на неустойчивом стуле, нелепо взмахнула руками и попыталась вцепиться ногтями в стену. Мне удалось удержаться вовсе не благодаря ловкости и умению держать равновесие, скорее это было случайным везением. Что ж, как говорит Гошка: «Спасибо тебе, Господи, и за малые дары!» С грохотом свалиться к ногам Стрешнева – это был бы серьезный удар по моему самолюбию.
Укрепившись на стуле, я уставилась на язвительно улыбающегося Стрешнева (Мишу и Сережу, маячивших за его спиной, я пока игнорировала).
– Ты как здесь оказался?
– Сознательные граждане вызвали. Которые, заглянув в магазин и обнаружив мертвое тело, немедленно звонят в полицию. А не лезут, как некоторые, на стенку… кстати, ты что там делаешь?
– Сам не видишь? – Я раздвинула искусственную лиану и открыла пустую стену с аккуратными следами шурупов, которыми Гошка привинчивал камеру. Не веря своим глазам, я автоматически закончила: – Камеру снимаю.
– Камеру? – оживился Стрешнев. – То есть преступление было зафиксировано? Это хорошо. Давай сюда. А вы, ребята, начинайте осмотр. – Он протянул руку и нетерпеливо повторил: – Ну, давай же! Что ты застыла?
– Понимаешь, Володя, – неуверенно ответила я, – она была привинчена здесь.
Я снова приподняла лиану, которую успела отпустить, и показала пальцем на стенку.
– Хорошее место, – одобрил Володя. – И что из этого?
– Ничего. В смысле, что ничего нет. Только след на стенке остался. Вот, видишь, дырочки.
Стрешнев посмотрел на стену, перевел взгляд на меня, потом оглянулся на Мишу с Сережей. Развел руками и снова уставился на меня.
– Рита, – проникновенно спросил он, – ты сама слышишь, что говоришь? Ты хочешь, чтобы я поверил в этот бред? Что камера исчезла сама по себе?
– Нет, – возразила я, прекрасно понимая, насколько неубедительно все это выглядит. – Наверное, ее кто-то взял.
– Опять вы за свои фокусы! Рощина, имей в виду: будешь скрывать улики – мигом останешься без лицензии!
– Кто это останется без лицензии? – Гошка вошел в магазин и услышал последние слова. – Стрешнев, постыдился бы пугать добросовестного свидетеля! Когда это Ритка что от тебя скрывала?
– Да она сейчас этим занимается, причем в отношении особо важного для следствия вещественного доказательства…
– А я тебе говорю, что не может такого быть, – перебил его Гошка. – Рита, что он к тебе прицепился? Чего этот неблагодарный и неуравновешенный тип от тебя хочет?
– Камера… – пискнула я.
– Вот! – обрадовался Стрешнев. – Она сама признает, что камера в этом деле имеет наиважнейшее значение!
– Ничего она не признает, – машинально отрезал напарник. – А какая камера, наша, что ли? Что, убийство, – он бросил короткий взгляд на Долли, – под запись прошло?
– А я о чем?
– Тогда вообще не понимаю, что ты шум поднимаешь, на Ритку кричишь? Нет бы спасибо сказать, что мы тебе работу облегчили!
– Так не дает твоя Рита камеру, говорит, что нету ее здесь!
– Эй-эй, парень, успокойся. – Гошка отступил на шаг и обернулся к Мише, с интересом наблюдающему за этой сценой: – Миша, у вас психолог давно тесты проводил?
– Плановая проверка личного состава была в прошлом году, – с готовностью ответил тот.
– А вне плана вы уже и не можете к врачу заглянуть, – упрекнул Гоша. – Видите ведь, боевой товарищ заговариваться начал… Володя, слышишь меня, – ласково заворковал он, снова обращаясь к Стрешневу и обнимая его за плечи, – Рита здесь, вот она, на стуле стоит, ее хорошо видно!
– Да пошел ты к черту! – Взбешенный Стрешнев вырвался из его объятий. – Вижу я твою Риту, чтоб вы с ней оба провалились! Камера где, я спрашиваю?
– Тихо, тихо, Володя.
Гошка больше не пытался обнять Стрешнева, только делал руками странные круговые движения ладонями. Очевидно, предполагалось, что эти пассы должны успокоить Володю, но тот зверел на глазах. А меня, неожиданно и совершенно не вовремя, начал разбирать нервный смех.
– Где камера?! – рявкнул Володя.
– Ритка, ну покажи ты ему камеру, – попросил Гоша. – Видишь, не в себе человек. Отодвинь лиану, что тебе, трудно, что ли?
– Мне не трудно, – неуместно хихикнула я, разводя в стороны пластмассовые гирлянды. – Только камеры тут нет.
– В каком смысле нет? – Гошка с недоумением уставился на меня.
– В смысле, что пусто тут. – Я похлопала ладонью по стене.
– То есть как? Камеры правда нет?
– Судя по всему, – неожиданно подал голос Миша, – вашу камеру украли.
– А я о чем толкую! – Я наконец спрыгнула на пол.
– Глупости. – Гошка немедленно залез на тот же многострадальный стул и тщательно обследовал стену. Через минуту он сделал неутешительный вывод: – Нету камеры. Стибрили. Госпожа Кулиничева!
– Ну вот, опять смерть вышла, – невпопад ответила наша клиентка. Появление полиции и суматоха с поисками камеры прошли мимо ее внимания.
– Татьяна Викторовна!
– Что? – вздрогнула она и уронила карту.
– Где камера? – коротко рявкнул Гоша.
– Была там, – так же коротко ответила Кулиничева и для верности показала пальцем.
– Сам знаю, что была. Я спрашиваю, где она сейчас?
– Не знаю. – Татьяна Викторовна подумала и добавила: – Я не брала.
– Рощина, имейте в виду, – зловеще предупредил Стрешнев. – Я человек незлобивый и добро помню, я к вам всегда со всей душой! Но если вы тут какую-то аферу затеяли, я вас честно предупреждаю…
– Да подожди ты. – Гошка спрыгнул со стула и сел на него. – Дай подумать.
– Украли ее, – снова тихо подсказал Миша. – Если была и нет, значит, точно украли.
– Черт побери. – Гошка растерянно взлохматил волосы. – Такого в моей практике еще не было. Чтобы воры сперли камеру, поставленную для наблюдения за ворами? Нет, такого не было.
– Глупо получилось, – согласилась я. – Даже рассказать кому-нибудь неудобно.
– Так вы что? – Еще несколько секунд Стрешнев с недоверием смотрел то на меня, то на Гошку, потом расхохотался. – У вас правда камеру увели? Вот это да!
Собственно, к подобной реакции я была готова – нет сомнений, что, когда эта история станет широко известна (а в том, что она разнесется по городу очень быстро, сомнений нет), очень много людей, и тех, что хорошо к нам относятся, и тех, что нас не любят, получат огромное удовольствие, смакуя ее и пересказывая друг другу.