Легенды Невского проспекта - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Веллер cтр.№ 32

Врач дал ему две таблетки фестала для облегчения пищеварения и уложил в изоляторе на чистые простыни. Сонный и разнеженный Маркычев поцеловал врача в щеку, врач дернул щекой и сказал, что медицина приветствует все виды половых отношений, вот только к гомосексуализму лично он относится скептически. Посоветовал пока копить силы.

Через час Маркычев, захлебываясь от усердия и восторга, рассказывал свою одиссею консулу, особисту и секретарше, что потом и исполнял готовно на бис по первой просьбе любого желающего.

Углубившись в лес за грибочками, Маркычев безусловно заблудился. Спирт помогает ориентированию на местности только в одном случае — когда в нем плавает картушка компаса. Влито же внутрь алкоголя было изрядно. Мурлыча песню о рыжике, который будет соленый, Маркычев наполнил корзину отменной закуской — брал только белые, подосиновики и подберезовики. Но когда он вернулся к автобусу, на месте автобуса была сплошная чаща. Маркычев припомнил справочник пионера-туриста, который учил, что у человека левая нога длиннее правой, поэтому шаг левой на несколько сантиметров длиннее правого, поэтому в лесу человек всегда забирает направо, поэтому надо забирать налево, и тогда выйдет прямо. Он попытался измерить разницу в длине своих ног и пошел налево. К сумеркам он понял, что преувеличил разницу своих ног и взял слишком налево, и пошел направо. Хмель выветрился, ночь опустилась на глухой лес, и Маркычев ужаснулся своего положения: завтрашний прогул, выговор, скандал! Он разложил костерок, съел уцелевшие два бутерброда и без надежды покричал еще раз помощь.

В ответ поухал филин. Справочник пионера-туриста учил, что филин живет только в глухих, безлюдных местах.

Еще справочник учил определять путь по звездам, но звезд не было, а наоборот — стало накрапывать. Справочник учил, что мох на стволах деревьев растет с северной стороны. Это оказалось враньем, потому что мох на деревьях или не рос вообще, или распределялся вокруг ствола равномерно.

К рассвету Маркычев докурил сигареты, пнул в кусты свою корзину и, твердо зная, что солнечная сторона в квартирах — южная, идти днем на солнце, потому что Карелия севернее Ленинграда, а, значит, Ленинград южнее Карелии — сообразил как единственно верный в его положении маршрут.

К сожалению, день наступил пасмурный и солнце не светило ниоткуда, а навигационные способности Маркычева ограничивались тройкой в школе по географии, которую бессвязно преподавал горький пьяница-учитель, больше напиравший на новостройки социализма, да отрывочными сведениями из того туристского справочника, лживого, как вся пионерская идеология. Вооруженный такой теорией для путешествий, Маркычев уже совершенно не представлял, где он и куда ему податься. Больше всего он боялся нарваться на пограничников и получить срок за попытку нелегального перехода границы — их предупреждали, что запретная зона здесь недалеко.

Полдня он объедал лесной малинник, готовый задушить медведя-конкурента, если тот появится, голыми руками. На третий день съел сыроежку и о пограничниках стал уже мечтать. Мечтал о спасительном окрике: «Стой! Кто идет?», мечтал об автомате, упертом между лопаток, о допросе в теплом сухом помещении, об объедках с солдатской кухни, о решетке на окне и спокойном сне под крышей на чистых нарах.

Потом он стал мечтать о лагере. Страх перед пенитенциарной системой, по мере того как он дни и ночи волокся сквозь буреломы, изводясь от голода, страха, сырости, комаров, сменился горячим желанием сесть. Выявлялись очевидные преимущества: трехразовое питание, спальное помещение, одежда-обувь по сезону, восьмичасовой рабочий день в обществе других людей, и досрочный выход на свободу с чистой совестью за примерное поведение. А может, еще и не посадят…

Он сбился со счета времени, часы стали от дождевой влаги, спички давно кончились, он ел ягоды и сыроежки и шел, шел, шел.

Велика страна моя родная!

Маркычев измерил этот размах собственными ногами, пока однажды не различил обостренным лесным слухом далекое тырканье трактора. Он вскинулся и почти побежал!

На маленьком поле чего-то пахал колхозный трактор!

— А-а-а! — закричал Маркычев и бросился к нему, приветственно маша руками. — Друг! Дорогой! Здорово! Ура!!!

Здоровый белявый тракторист в чистом комбинезоне посмотрел на него и сказал:

— Терве!

— Пожрать нет? — завопил Маркычев. — Заблудился я!

— Антекси? — спросил тракторист сквозь треск трактора.

«Слыхал я, — рассказывал Маркычев, — что в этой Карело-Финской АССР местный народ, но чтоб они уж вообще по-русски ни бельмеса…»

— Хавать! Шамать! Лопать! — приплясывал от нетерпения Маркычев, зарычал и заклацал оскаленными зубами, показывая, значит, чего он хочет.

Тракторист соскочил на землю и отошел на несколько шагов, похлопывая по огромной ладони монтировкой.

— Ленинград! — убеждал Маркычев. — Инженер! Русский! Кушать! Ам-ам!

— Русски, — повторил тракторист без особого энтузиазма. — Ам-ам… Онко синулля водка?

— Водка! Поставлю, не сомневайся! Ящик поставлю! — Маркычев изобразил руками, как ставит трактористу ящик водки, и как вкусно будет ее пить.

Тракторист, оказавшийся очень молчаливым парнем, привез его домой, и Маркычев поразился богатству и роскоши простого карело-финского колхозника: дом — терем, в терему полна чаша, телевизор японский и иномарка под окном. При виде еды рассудок его оставил.

Рассудок вернулся, когда наполнился желудок, и жена хозяина стала говорить английские слова, а телевизор стал показывать не наши программы, причем в цвете и со звуком, а наши вовсе не показывал. Тогда его оставило сознание. Маркычев знал, что у переживших бедствие бывают галлюцинации и миражи.

Он был в Финляндии.

И что ведь характерно: теперь ему тюрьма была обеспечена, так он, гадюка, совсем не радовался. Он твердо знал, что финны, славящиеся аккуратностью и законопослушанием, наших выдают обратно, а там поди объясни, что через границу ты попер случайно… Полиция, КГБ, показательный суд, Сибирь: прощай, жизнь…

Выходов было два: или добровольно сдаться властям, или идти тем же путем домой. Был еще третий выход: вернуться в лес и удавиться на первом суку.