«Задыхаюсь!»
Вдруг его опрокинули спиной на предельно неудобную, жесткую
ледяную поверхность. Что-то резко давило на грудь, снова и снова, до боли,
заставляя исторгать наполняющее его изнутри тепло.
«Хочу обратно!»
Лэнгдон чувствовал себя младенцем, вытолкнутым из материнского
чрева.
Содрогаясь и захлебываясь, он откашливал жидкость из легких.
Грудь и шею невыносимо ломило от боли. В горле полыхал пожар. Вокруг
разговаривали, вроде бы шепотом, но от этого звука закладывало уши. Перед
глазами плыл туман, а в нем перемещались расплывчатые силуэты. Кожа потеряла
чувствительность, будто высохший пергамент.
На грудь давило немилосердно.
«Задохнусь же!»
Он выплюнул еще струйку воды. Горло сжалось, уступая
неумолимому рефлексу. Лэнгдон закашлялся, и в легкие хлынул холодный воздух.
Так ощущает себя младенец, делающий первый вдох. Мир оказался жестоким и
неприветливым. Лэнгдон хотел только одного — вернуться обратно, в свою уютную
колыбель.
Сколько прошло времени, Роберт Лэнгдон не знал. Придя в
себя, он понял, что лежит на боку, завернутый в одеяла и полотенца, на твердом
паркете. Сверху на него смотрело знакомое лицо, однако светящийся нимб исчез. В
ушах эхом зазвучал монотонный речитатив:
«Verbum significatium… Verbum omnificum…»
— Профессор Лэнгдон, — раздался чей-то шепот. —
Вы понимаете, где находитесь?
Лэнгдон слабо кивнул, все еще кашляя.
Более того, он начал понимать, что означали события
сегодняшнего вечера.
Глава 113
Профессор Лэнгдон, завернутый в несколько шерстяных пледов,
стоял на подгибающихся ногах у открытой камеры с жидкостью. Он снова обрел свое
тело — хотя приятным это обретение называть не хотелось. Горло и легкие жгло
огнем. Мир казался враждебным и жестоким.
Сато успела объяснить профессору про камеру сенсорной
депривации — добавив, что, если бы она, директор СБ, его не вытащила, умирать
ему голодной смертью или еще от чего похуже. Лэнгдон мог с уверенностью
предположить, что Питеру пришлось пережить те же ощущения. «Питер в Арафе… в
Хамистагане… — сказал татуированный во время одного из первых телефонных
разговоров. — В пургатории». Если Соломона провели через подобные муки
«рождения» несколько раз, неудивительно, что он выложил похитителю все самые
сокровенные тайны.
Сато жестом пригласила профессора следовать за ней, и он,
тяжело переставляя ноги, двинулся по узкому коридору в глубь этих непонятных
катакомб, которые Лэнгдону до этого не представилось возможности осмотреть. Они
вошли в квадратную комнату с каменным столом посередине, залитую
мертвенно-призрачным светом. Увидев Кэтрин, Лэнгдон с облегчением вздохнул.
Однако радость оказалась преждевременной.
Кэтрин лежала навзничь поперек каменной столешницы. На полу
валялись окровавленные полотенца. Агент ЦРУ держал над столом капельницу, от
которой к руке Кэтрин тянулась прозрачная трубка.
Саму Кэтрин сотрясали тихие рыдания.
— Кэтрин? — позвал ее Лэнгдон севшим голосом. В
горле першило.
Она повернула голову и посмотрела на него ошарашенным,
непонимающим взглядом.
— Роберт? — Глаза ее сначала округлились от
изумления, а потом засияли радостью. — Но ведь… ты утонул, я видела…
Он шагнул ближе к каменному столу.
Кэтрин приподнялась и села, не обращая внимания на
капельницу и увещевания агента. Лэнгдон подошел к ней вплотную, и она заключила
его в объятия вместе с шерстяными пледами.
— Слава Богу! — шепнула Кэтрин, расцеловав
профессора в обе щеки, и прижала его к себе крепко-крепко, будто не веря, что
он все-таки жив. — Как тебе удалось? Я не понимаю…
Сато начала объяснять про камеры сенсорной депривации и
насыщенные кислородом перфторуглероды, но Кэтрин не слушала, сжимая Лэнгдона в
объятиях.
— Роберт, — наконец сказала она, — Питер
жив. — Прерывающимся голосом Кэтрин поведала о своей жуткой встрече с
братом, упомянув и физическое состояние Питера, и кресло-каталку, и странный
нож, и намеки на некое «жертвоприношение», и то, как ее оставили истекать
кровью, сделав «живым хронометром», чтобы воздействовать на Питера.
— Догадываешься… куда они могли… поехать? — едва
ворочая языком, спросил Лэнгдон.
— Он сказал, что повезет Питера на священную гору.
Лэнгдон отшатнулся и во все глаза посмотрел на Кэтрин.
У нее навернулись слезы.
— Он расшифровал решетку на днище пирамиды и нашел
указание отправляться на священную гору.
— Профессор, — вмешалась Сато, — вам это о
чем-нибудь говорит?
Лэнгдон покачал головой:
— Абсолютно ни о чем. — И все же у него
затеплилась надежда. — Если он высмотрел указание к дальнейшим действиям в
расшифрованной загадке пирамиды, то и мы можем.
«Это я подсказал ему ключ к решению».
Сато разочарованно заметила:
— Пирамиды нет. Мы искали. Видимо, прихватил с собой.
Профессор закрыл глаза и попытался восстановить в памяти
решетку с символами на дне пирамиды — последний образ, который увидел Лэнгдон
перед тем, как утонуть, в силу травматичности события должен был запечатлеться
в сознании наиболее ярко. Запомнились отдельные куски, далеко не вся решетка,
но вдруг и этого хватит?
— Возможно, будет достаточно того, что мне удастся
припомнить, — торопливо проговорил он, обращаясь к Сато, — но прежде
понадобится кое-что найти в Интернете.
Сато вытащила блэкберри.
— Поищите «квадрат Франклина восьмого порядка».
Бросив на Лэнгдона удивленный взгляд, Сато все же без лишних
расспросов принялась набирать текст в поисковике.
Профессор, у которого туман перед глазами начал рассеиваться
только сейчас, наконец осмотрелся: каменный стол, на который он опирался,
покрыт застарелыми пятнами крови, а стена справа увешана сплошным ковром из
текстов, фотографий, набросков, карт, соединенных между собой настоящей
паутиной из шнуров.
«Господи!»