— Джоди, я от голода подыхаю.
Невозможно поверить, что он не отозвался на искушение наготой. Что же за чудовище она сотворила?
— Ладно, я тебе букашку найду или чего-нибудь.
— Букашку?! Букашку?! Не стану я тебе жрать никаких букашек.
— Я же сказала, надо будет приспосабливаться.
Переехав на запад из родного городка Недержанье, штат Индиана, Томми вынужден был приспосабливаться не раз. В немалой степени — из-за того, что нашел себе подругу. Та была умна, сексуальна и сообразительна — однако при этом пила кровь и имела склонность терять сознание точно в миг рассвета. Томми всегда подозревал, что она выбрала его лишь потому, что он работал по ночам, а днем мог свободно перемещаться по городу, — особенно с тех пор, как она призналась: «Мне нужен тот, кто работает по ночам, а днем может свободно перемещаться по городу». Но теперь, раз уж он сам стал вампиром, дверь к этой неуверенности можно закрыть и открыть другую — в целый мир неуверенностей, о которых он раньше и помыслить не мог. Подобающий возраст вампира — четыреста лет. Он должен устать от мира и быть существом изощренным. Его человечьи тревоги давно все преодолены либо развились в макабрические извращения. У девятнадцатилетнего вампира проблема в том, что все свои подростковые комплексы он тащит с собою во тьму.
— Я очень бледный, — сказал Томми, глядя на себя в зеркало ванной. Они уже установили, что вампиры-таки отражаются в зеркалах — равно как и терпят близость распятий и чеснока. (Томми проводил на Джоди эксперименты, пока та спала, — включая костюмы чирлидерш и гигиенические лубриканты.) — И не такой бледный, как зимой в Индиане. Я типа бледный, как ты.
— Ну, — подтвердила Джоди. — Я думала, тебе такая бледность нравится.
— Еще бы — на тебе она смотрится потрясно. А я выгляжу больным.
— Смотри пристальней, — посоветовала Джоди. Она опиралась о дверной косяк — в узких черных джинсах и полурубашке, а волосы собраны сзади и стекают по спине усмиренным хвостом рыжей кометы. Она очень старалась не развлекаться за счет Томми.
— Чего-то не хватает, — произнес тот. — Помимо цвета, то есть.
— Ага. — Джоди усмехнулась.
— У меня же кожа чистая! Ни одного прыщика не осталось.
— Динь-динь-динь, — звукоподражила Джоди, показывая, что Томми угадал правильный ответ.
— Знай я, что так будет, давно попросил бы меня обратить.
— Давно я не умела, — ответила Джоди. — Это еще не все. Разуйся.
— Не понял. Это еще…
— Разувайся-разувайся.
Томми сел на край ванны и снял кроссовки и носки.
— Что?
— На пальцы посмотри.
— Прямые. Мизинец больше не гнутый. Будто я никогда и обуви не носил.
— Ты идеален, — сказала Джоди. Она вспомнила, как сама узнала про такую особенность вампиризма — и в какой восторг пришла. А также — в ужас: теперь в ней всегда будет пять лишних фунтов. Их всегда надо будет скинуть — они сохранятся на всю вечность.
Томми задрал штанину джинсов и присмотрелся к лодыжке.
— И шрама, куда я себя рубанул тесаком, больше нет.
— И никогда уже не будет, — сказала Джоди. — Ты навсегда останешься идеальным, вот как сейчас. У меня вот даже волосы больше не секутся.
— Я всегда буду таким же?
— Да.
— Как сейчас?
— Насколько мне известно, — сказала Джоди.
— Но я собирался записаться в спортзал. Я качаться хотел. Чтоб стальные мышцы на животе.
— Никуда ты не собирался.
— Собирался. Я хотел стать офигительным шматом мускулистого мужского мяса.
— Нет. Ты хотел быть писателем. Ты собирался иметь ручки-спички и запыхиваться, если придется больше трех раз подряд стукнуть по клавише «стереть». А в отличной форме ты потому, что работал в магазине. Вот погоди — увидишь еще, как ты бегаешь.
— Ты правда считаешь, что я в отличной форме?
— Да, и мне кажется, я это ясно дала понять.
Томми раздул перед зеркалом грудь, которой под фланелевой рубашкой вообще не было видно. Расстегнул рубашку и повторил процедуру — без видимого успеха. Пожал плечами.
— Ну а с писательством что? У меня мозги навсегда такие же останутся? В смысле, я стану умнее, или это теперь тоже в заморозке?
— Ну, это из-за того, что ты мужчина, а не потому, что вампир.
— Злобная гарпия.
— По-моему, я выразилась четче некуда, — сказала она.
Джоди надела красную кожаную куртку, хотя от холодного тумана с Залива больше не зябла. Ей просто нравилось, как та смотрится с черными джинсами и кофточкой с низким вырезом и черным кружевом, которую она спасла из магазина «Нордстром», пока ее не оторвала себе какая-нибудь шлюха.
— Пойдем, Томми, надо поискать тебе какой-нибудь еды, пока у нас ночь не кончилась.
— Я знаю, но мне кое-что сделать нужно. Минутку, ладно? — Он снова скрылся в ванной, только на сей раз закрыл дверь.
Джоди услышала, как расстегивается молния на джинсах — и тут же раздался придушенный мужской вопль. Дверь ванной распахнулась. Оттуда вывалился Томми — штаны и трусы на лодыжках — и в два кроличьих прыжка одолел спальню.
— Ты посмотри! Что со мной происходит? Ты только посмотри! — Он одержимо показывал на собственный пенис. — Я будто какой-то радиоактивный уродский мутант.
Джоди подошла и схватила его за руки, придержала, посмотрела прямо в глаза.
— Томми, успокойся. Это просто твоя крайняя плоть.
— У меня нет крайней плоти! Я обрезан.
— Уже нет, — сказала Джоди. — Очевидно, что когда ты обратился, она снова отросла. Так же, как выпрямились у тебя пальцы на ногах, как исчезли все шрамы.
— О! Значит, это не жуть, по-твоему?
— Нет. Все в порядке.
— Хочешь потрогать?
— Спасибо. Давай потом.
— Ой, прости, что запсиховал. Я не сообразил. Я… э-э… мне по-прежнему кажется, я должен там закончить то, что собирался.
— Все хорошо, — сказала Джоди. — С тобой вообще все хорошо. Иди заканчивай. Я подожду.
— Ты уверена, что не хочешь быстренько потрогать?
— Если потрогаю, ты гарантируешь, что мы отсюда выйдем?
— Наверное, нет.
— То-то же. Вали в ванную. — Она развернула его за плечи и мягко подтолкнула. Томми кроликом пропрыгал вместе с новообретенной крайней плотью обратно в ванную и закрыл дверь.
Джоди содрогнулась от стука двери. Она вовсе не думала, сохранится ли после превращения у Томми его непреходящая ебливость, — ей просто хотелось спутника, который бы понимал, каково ей, какая она, как выглядит мир глазами вампира. Если выяснится, что ему навеки девятнадцать, видимо, придется убить его по-настоящему.