— Не, наверное, нет.
— Я даже не знаю, что я такое. Не знаю, зачем я здесь. Меня создала какая-то загадочная тварь, а у меня нет ни малейшего понятия, ни зачем, ни чего он от меня хочет, ни что я должна делать. Знаю только, что он портит мне жизнь так, что мне даже не понять. Ты представляешь, каково это?
— Вообще-то очень хорошо представляю.
— Правда?
— Конечно, так у всех. Кстати, Император мне сказал, что сегодня нашли еще один труп. В прачечной где-то в Вырезке. Сломанная шея и никакой крови.
ГЛАВА 20
Ангел
Если бы инспектор Альфонс Ривера был птичкой, он был бы вороной. Жилистый и смуглый, острые резкие черты и черные глаза, сиявшие и бегавшие подозрительно и с коварством. Время от времени этот вороний экстерьер обеспечивал ему роли торговцев кокаином, исполнявшиеся под прикрытием. Когда кубинцев, когда мексиканцев, а один раз — даже колумбийца. Он водил больше «Мерседесов» и носил больше костюмов от Армани, чем многие настоящие толкачи, но после двадцати лет борьбы с наркотиками в трех различных управлениях перевелся в убойный отдел, утверждая, что ему нужно поработать с людьми повыше классом. А именно — с мертвецами.
О радости смертоубийства! Простые преступления страсти, большинство раскрывается за сутки или не раскрывается вообще. Никаких тебе афер, никаких чемоданов с деньгами правительства, никакого притворства — одна простая дедукция. Иногда — очень простая: мертвая супруга на кухне; пьяный супруг стоит в прихожей с дымящимся «тридцать восьмым»; и Ривера в дешевом костюме, содранном с итальянских моделей, мягко разоружает свежего вдовца, который только и может произнести «Печень с лучком». Тело, подозреваемый, орудие убийства и мотив: преступление раскрыто, переходим к следующему, чисто и аккуратно. До нынешнего дела.
Ривера подумал: «Если мою удачу можно закупорить в бутылку, она будет считаться химическим оружием». Он снова прочел рапорт судмедэксперта. «Причина смерти: компрессионный перелом пятого и шестого позвонков (сломанная шея). Потерпевший потерял значительное количество крови — видимых ран не обнаружено». Сам по себе рапорт достаточно загадочен, но сам по себе он не существовал. То был второй труп за месяц с такой же потерей значительного количества крови без видимых ранений.
Ривера перевел взгляд за стол, где сидел его напарник Ник Кавуто. Он читал копию того же рапорта.
— Что скажешь? — спросил Ривера.
Кавуто пожевал незажженную сигару. Он был дороден и лысоват, говорил сипло — легавый в третьем поколении, но на шесть градусов круче отца и деда лишь потому, что был геем.
— Скажу, что если тебе полагается отпуск, самое время его взять, — ответил он.
— Значит, нас выебли.
— Для ебли рановато. Я бы сказал, нас пригласили на ужин и сунули язык, целуя на прощанье.
Ривера улыбнулся. Ему нравилось, как напарник старался, чтобы все у него звучало диалогом из фильма с Богартом. Особым предметом радости и гордости здоровяка-следователя была коллекция всех первых изданий романов Дэшилла Хэмметта с автографами. «Мне бы те деньки, когда полиция работала „тупорылыми“ и глушарями со свинчаткой, — говаривал он. — А компьютеры — это для слабаков».
Ривера вернулся к рапорту.
— Похоже, этот парень все равно бы через месяц сыграл в ящик: «десятисантиметровая опухоль в печени». Злокачественный грейпфрут, не меньше.
Кавуто переместил сигару в другой угол рта.
— Старушенция у мотеля на Ван-Несс тоже была не жилец. Застойная сердечная недостаточность. Для шунтирования слишком слабый организм. Трескала нитроглицерин, как «М-и-М».
— Убийца-эвтанатор, — сказал Ривера.
— Так мы предполагаем, что парень тот же?
— Как скажешь, Ник.
— Два убийства одним способом и без всякого мотива. Мне даже на слух уже не нравится. — Кавуто потер виски, словно выдаивая беспокойство из слезных проток. — Ты же был в Сан-Хуниперо, когда работал Ночной Охотник.
[25]
Тогда же отлить невозможно было отойти, чтоб не споткнуться о журналиста. Мое мнение — надо перекрывать кран. Для газет всех жертв ограбили. Связи нет.
Ривера кивнул.
— Мне надо покурить. Пошли поговорим с теми ребятками, на кого в прачечной напали пару недель назад. Может, хоть там связь найдется.
Кавуто вытолкнул себя со стула и сгреб со стола шляпу.
— Кто предложил запретить курение в участке, тому по шее бы револьвером накостылять.
— Разве не Президент указ подписал?
— Тем более. Слабак.
Томми лежал и пялился в потолок, пытаясь отдышаться, а также извлечь левую ногу из безнадежно перепутавшихся простыней. Джоди пальцем рисовала крестики-нолики на его потной груди.
— Ты же больше не потеешь, правда? — спросил он.
— Похоже, нет.
— И даже не запыхалась. Я что-то не так делаю?
— Нет, все было здорово. У меня дыханье перехватывает, только если я… когда я…
— Кусаешь меня.
— Ну.
— А ты…
— Да.
— Уверена?
— А ты?
— Нет, я сымитировал, — ухмыльнулся Томми.
— Правда? — Джоди посмотрела на мокрое пятно (на ее стороне, конечно).
— А чего ради, по-твоему, я так запыхался? Не так-то просто симулировать семяизвержение.
— Я, к примеру, купилась.
— Вот видишь.
Томми дотянулся и выпутал ногу из простыней, после чего опять выпрямился и снова уставился в потолок. Джоди принялась крутить рожки из его потных волос.
— Джоди? — робко поинтересовался Томми.
— Хммм?
— Когда я состарюсь, то есть — если мы еще будем вместе…
Она дернула его за волосы.
— Ай. Ладно, мы еще будем вместе. Ты когда-нибудь слыхала про сатириаз?
— Нет.
— Ну, это с очень старыми дядьками бывает. Они бегают везде с неослабным стояком, за молоденькими девчонками гоняются и дрючат все, что движется, пока на них смирительную рубашку не наденут.
— Ух какое интересное заболевание.
— Ага, в общем, это… когда я состарюсь, и у меня появятся симптомы…