— Раз, — начал отсчитывать он. — Два. Три. Четыре. Пять.
Над ними прокатился громовой раскат. Он был слабее, чем рев настоящей бури, но оттого прозвучал еще более скорбно.
— Последний крик «Эха», — сказал за спиной Кирион.
Талос кивнул.
— Пошли. Эльдары скоро будут здесь.
Двое воинов обогнули спасательную капсулу и углубились в неровные, изъеденные эрозией развалины. Марлона изо всех сил старалась не отставать и не потерять из виду двух легионеров. Те крались по обрушившимся зданиям и остаткам стен, выискивая уцелевший туннель, который вывел бы их к катакомбам.
Спустя несколько минут они наткнулись на пустую десантную капсулу легиона. Вся краска на обшивке сгорела во время падения, а люк был распахнут настежь. Капсула пробила ветхую крышу некогда величественного зала с куполообразным потолком. Теперь здесь стояли лишь две стены, поддерживающие часть свода и похожие на нечистые руины, откопанные ксеноархеологами на давно погибших мирах. От их некогда величественной твердыни остались лишь осколки — словно остатки мертвой цивилизации, извлеченные на свет через тысячу лет после ее исчезновения.
Марлона услышала щелчки: воины переговаривались по встроенным в шлемы воксам. Собравшись с духом, она спросила:
— Можно мне пойти с вами?
— Это неразумно, — сказал ей Кирион. — Если хочешь жить, лучше всего тебе отправиться на юг. Через три недели ты выйдешь к городу, который мы пощадили. Если Вопль был достаточно громким, однажды ночью явится Империум и спасет вас.
Марлона не понимала, что все это значит. Она твердо знала лишь одно — ей не пережить трехнедельного путешествия без воды и пищи, не говоря уже о песчаных бурях.
— Кай, — вмешался второй Повелитель Ночи, — какая разница, идет она с нами или нет?
— Да пожалуйста.
— Если хочешь, можешь спуститься с нами в катакомбы, человек, — сказал Талос. — Только помни, что и нам самим осталось жить не больше нескольких часов. Смерть придет быстрее, чем в пустыне, и у нас нет времени возиться с тобой. Нам предстоит битва.
Марлона согнула и разогнула поврежденное колено. Боль пульсировала там, где протез соединялся с живой тканью.
— Я не могу оставаться наверху. Там найдется место, где спрятаться?
— Конечно, — ответил Талос. — Но ты будешь слепа. Там, куда мы идем, нет света.
Септимус прислушивался к вою пробудившихся двигателей. Именно здесь он чувствовал себя на месте — в пилотском кресле «Громового ястреба» по имени «Опаленный».
Вариил сидел на троне второго пилота. Шлема он так и не надел и по-прежнему пялился в никуда. Временами апотекарий задумчиво проводил большим пальцем по бледным губам.
— Септимус, — сказал он, когда двигатели ожили.
— Господин?
— Какова вероятность того, что мы незамеченными доберемся до Тсагуальсы?
Даже гадать было бесполезно, поэтому раб ответил:
— Я… ничего не знаю об эльдарах и об их технологиях обнаружения кораблей противника, господин.
Вариил все еще витал мыслями где-то вдали.
— «Опаленный» мал, а космос почти безграничен. Воспользуйся этими преимуществами. Держись ближе к астероидам.
Септимус взглянул на двери ангара. После того как сюда поместили катер и груду чего-то, что, по утверждению Делтриана, было «жизненно важным оборудованием», на единственной посадочной палубе «Эпсилон К-41 Сигма Сигма А:2» практически не осталось места. Даже «Громовой ястреб» был настолько набит снаряжением и древней машинерией из Зала Воспоминаний, что впихнуть туда еще одного члена экипажа стало бы невозможно. Необходимость расстаться с катером отнюдь не привела Делтриана в восторг.
Поговорить с Октавией Септимус не успел. Все, что он смог себе позволить, — это короткое сообщение по воксу в ее каюту. В любом случае он слабо представлял, что тут можно сказать. Как объяснить, что, скорее всего, он все-таки погибнет на планете внизу? И как убедить ее, что Делтриан позаботится о ней после того, как они достигнут Великого Ока?
В результате Септимус что-то невнятно пробормотал на смеси ностраманского и готика, и получилось, как всегда, неловко. Он попытался сказать Октавии, что любит ее, но и тут его покинуло вдохновение. Вряд ли это можно было назвать красноречивым признанием.
Она не ответила. Септимус даже не знал, получила ли она сообщение. Если нет, то, возможно, и к лучшему.
Пилот включил программу запуска и поднял передний трап. Люк под рубкой закрылся с механическим лязгом.
— Катер загерметизирован и готов к отлету, — отрапортовал он.
Вариил выслушал все так же рассеянно и кратко ответил:
— Стартуй.
Септимус взялся за рычаги управления. Двигатели заревели громче, почувствовав его руку, и по коже пробежали мурашки. Глубоко вздохнув, он вывел корабль из тесного ангара в открытый космос.
— А вы думали о том, что можете ошибаться? — спросил он Живодера. — Я имею в виду, насчет того, что Талос должен выжить.
Апотекарий кивнул:
— Это приходило мне в голову, раб. И этот вариант тоже кажется мне любопытным.
Минуты проходили в темноте, но не в тишине.
Талос оглядывал подземелье сквозь красную завесу. Линзы шлема без всяких усилий пронзали мрак подземного коридора. Краем глаза воин видел тактические данные — непрерывно проматывающиеся по ретинальному дисплею столбцы крошечных белых рун. Пророк не обращал на них никакого внимания, за исключением жизненных показателей брата. Те были в пределах нормы.
Тсагуальса так и не стала им настоящим домом. Прогулка по ее заброшенным залам порождала что-то вроде тревожной меланхолии, но не ярость и не подлинную печаль.
Смертная рабыня пробыла с ними недолго. В первые же несколько минут они обогнали хромую и теперь бесшумно скользили по коридорам, пытаясь засечь вокс-передачи братьев. Какое-то время Талос слышал ее крики и плач во мраке далеко позади. Он заметил, как Кирион вздрогнул, — несомненно, это невольная физическая реакция на ее страх. Рот пророка заполнился кислой слюной. Напоминание о затронувшей брата скверне — пусть безопасной и почти незаметной — было ему неприятно.
— Лучше бы она осталась на равнинах, — передал Кирион.
Талос промолчал. Он шагал впереди, выбирая дорогу в путанице туннелей и прислушиваясь к перекликающимся в вокс-сети голосам. Братья из других Когтей смеялись, готовились к сражению и клялись выпустить эльдарам кишки, прежде чем сами падут в бою.
Его губы за наличником шлема скривились в улыбке. Забавно было все это слышать. Остатки десятой и одиннадцатой рот стояли на краю смерти, были загнаны в угол, как крысы, и все же никогда их голоса не звучали столь оживленно.
Малкарион доложил, что он в одиночестве идет по самым близким к поверхности туннелям. Когда Когти запротестовали и возмущенно завопили, что он должен сразиться рядом с ними, военный теоретик обозвал их глупцами и отключил вокс-связь.