— Госпожа устала, — произнесло существо.
Его голос звучал сдавленно, словно с трудом пробивался сквозь сжатые зубы. И он был слишком мягок, чтобы принадлежать мужчине. Служительница подняла обмотанную повязками руку так, будто ее слова или физическое присутствие могли остановить воина. Обмотанное полосками ткани лицо женщины не позволяло судить о ее внешности, однако фигура служительницы говорила о том, что она — или, по крайней мере, ее тело — деградировала меньше остальных. Ее глаза скрывались под массивными пилотскими очками. Их черные линзы странно напоминали сетчатые глаза насекомых и заставляли предположить мутацию там, где на первый взгляд не было никаких отклонений. Из левого края оправы тянулся тонкий красный луч, следующий за взглядом служительницы. Женщина припаяла к очкам лазерный целеуказатель — из каких соображений, Талос понятия не имел.
— Тогда у нас с ней много общего, — холодно проговорил пророк. — Отойди.
— Она не желает, чтобы ее потревожили, — настойчиво повторил сдавленный голос, звучавший сейчас еще менее дружелюбно.
Другие служители начали возвращаться.
— Твое верноподданное упрямство делает честь твоей госпоже, однако довольно этой болтовни.
Талос склонил голову, не сводя взгляда с женщины. Он не хотел бессмысленного убийства.
— Ты знаешь, кто я?
— Кто-то, кто хочет войти вопреки желаниям моей госпожи.
— Это верно. Но также верно и то, что я хозяин этого корабля и твоя госпожа — моя рабыня.
Остальные служители вновь отшатнулись под защиту теней, шепотом повторяя имя пророка. «Талос, Талос, Талос…» — словно шипение скальных гадюк.
— Она нездорова, — сказала обмотанная повязками женщина.
Теперь в ее голос прокрался страх.
— Как тебя зовут? — спросил ее Талос.
— Вуларай, — ответила она.
Талос чуть улыбнулся под наличником шлема. «Вуларай» по-нострамански означало «лжец».
— Забавно. Ты мне нравишься. А теперь отойди в сторону, прежде чем ты перестала мне нравиться.
Служительница попятилась, и воин заметил блеск металла под рваным тряпьем, заменявшей ей одежду.
— Это гладиус?
Существо замерло.
— Повелитель?
— Ты носишь гладиус легиона?
Она обнажила висевший на бедре клинок. Для Повелителя Ночи гладиус был коротким колющим оружием длиной с предплечье воина. В руках человека он превратился в полноразмерный меч. Узор ностраманских рун, вытравленный в темном металле, не оставлял места для сомнений.
— Это, — сказал Талос, — оружие легиона.
— Это был подарок, повелитель.
— От кого?
— От лорда Кириона из Первого Когтя. Он сказал, что мне необходимо оружие.
— Ты знаешь, как им пользоваться?
Забинтованная женщина пожала плечами и ничего не ответила.
— А если бы я просто отшвырнул тебя в сторону и вошел, Вуларай? Что бы ты тогда сделала?
В ее сдавленном голосе послышалась улыбка.
— Я бы вырезала вам сердце, господин мой.
Навигаторские покои были освещены немногим лучше, чем остальные комнаты и коридоры корабля, — их озарял тусклый, нездоровый свет тридцати без малого мониторов, подключенных к внешним пикт-камерам. Они отбрасывали сероватый отблеск на остальную часть обширной комнаты, превращая круглый бассейн в ее центре в лужу расплавленного свинца. В воздухе висела густая мясная вонь амниотической жидкости.
Она держалась подальше от воды. С захвата «Эха проклятия» прошли долгие месяцы, и половина корабля была очищена с помощью огнеметов — однако Октавия поклялась использовать амниотический бассейн только для полета в варпе, когда ей требовалась самая тесная связь с машинным духом корабля. Талос, видевший Эсмеральду, предыдущую обитательницу этих покоев, отлично понимал, почему Октавия отказывается проводить слишком много времени в питательном растворе.
С химической вонью амниотической жидкости мешались другие запахи, связанные с личным пространством Октавии: острый душок человеческого пота, запах плесени, исходящий от ее книг и свитков пергамента, и слабый — но не неприятный — аромат ее волос. Даже недавно вымытые, они выделяли жир.
И было что-то еще. Что-то похожее на запах менструальной женской крови, с тем же богатством оттенков. Близкое, но не совсем.
Талос прошел по краю бассейна к трону, обращенному к мониторам. Каждый из экранов показывал разные участки обшивки корабля и ледяной вакуум снаружи. На нескольких виднелось серое лицо планеты, на орбите которой они вращались, и контрастно-белый шар ее каменистой луны.
— Октавия.
Ее глаза распахнулись и взглянули на него с той секундной затуманенностью, что следует за сном и предшествует полному пробуждению. Ее темные волосы были, как обычно, собраны в конский хвост, свисавший из-под шелковой банданы.
— Вы проснулись, — сказала навигатор.
— Так же как и ты.
— Да, — согласилась она, — хотя лучше бы не просыпалась. — Губы девушки изогнулись в полуулыбке. — Что вам снилось?
— Я мало что могу вспомнить.
Воин указал на планету на экранах.
— Ты знаешь, как называется этот мир?
Она кивнула.
— Септимус мне сказал. Я не понимаю, почему вы решили вернуться сюда.
Талос покачал головой:
— Я тоже. Я помню только обрывками даже то, что было до последнего видения. — Он медленно выдохнул. — Дом. Или, по меньшей мере, наш второй дом. После Нострамо была Тсагуальса, мертвый мир.
— Ее колонизовали. Население небольшое, так что это произошло недавно.
— Я знаю, — ответил он.
— И что же вы собираетесь делать?
— Не знаю.
Октавия заерзала на троне. Она все еще была завернута в тонкое одеяло из потершейся ткани.
— В этой комнате всегда холодно.
Девушка взглянула вверх, ожидая, что ее собеседник заговорит. Когда стало понятно, что отвечать тот не собирается, она сама нарушила тишину:
— Было трудно привести корабль сюда. Свет Астрономикона не достигает таких далеких от Терры областей, и волны варпа тут чернее черного.
— Могу я спросить, каково это было?
Отвечая на вопрос, навигатор рассеянно теребила выбившуюся из хвоста прядь волос.
— Варп здесь темен. Совершенно темен. Все цвета — лишь оттенки черного. Вы можете представить тысячу оттенков черного — и каждый темней предыдущего?
Он покачал головой.
— Ты требуешь, чтобы я представил нечто, абсолютно чуждое материальному миру.