Вот для тайны меня-то в бессрочную ти укатали. И доктора, что лечить его пробовал, – тоже, с которым мы встретились. А каторжному кто поверит? Ты вот веришь? Ну и дурак. Дай ножик, я тебе сейчас такую куклу вырежу, что ты не видал никогда…
15 см. Любовница.
– А говорят, ты с ним была когда-то, – правда, аль брешут? А правда, что ты в хоре тогда пела, и плясала? и квартира твоя была на Подъяческой? А потом тебя отовсюду… и к нам сюда… да ты не обижайся. А он тогда нормальный был?
А девки говорили, он с огурец ростом, вершка четыре: такого наплели – и смехота, и срамота… мы все утро смеялись.
А он тебе денег много давал? Конечно: граф… Эх, мне бы такого, я б сейчас в собственной карете ездила, а не здесь, по десяти гостей за вечер принимала.
Правда – любила?.. Первый… вот оно как. Не плачь – ему-то небось счас хуже, чем нам.
Говорили – на службу его телохранитель в кармане носит. А в кабинете посадит осторожненько на стол, а там столик, стульчик кукольные. Бумажка нарезана с почтовую марку, перышки воробьиные точены – и он приказы пишет. А чиновники их в увеличительное стекло читают и исполняют. А буковки-то крохотные, не разобрать, да и головка у него, ккк у голубка, разве такой головкой сообразишь что? Вот и пишет каракульки, а чиновники делают, что хотят, а ему врут все, что исполняют. А он как проверит? ему и самому все равно, абы жить, как живет, в своей должности.
Как представлю себе жизнь эту… бедненький! Дети в гимназию уходят – пальчиком его тронут за плечико, – мол, до свиданья! Жена его, небось, в тарелке купает по субботам, кончиком пальца намыленным… ха-ха-ха! Маникюрными ножничками подстригает – боится головенку отстичь. Слушай, а как они спят-то? ха-ха-ха! Ой, па-адумайте, цаца какая, оскорбили слух ейный.
А как он у детей уроки проверяет? Бегает по тетрадке и буквы по одной читает? Да, тут деткам не скажешь – берите пример с папочки… уж лучше сума да тюрьма.
А в кабинете его, говорят, огромное увеличительное стекло, и в него его рассматривают – и он размером для посетителя как настоящий. А шьет на него одна модистка – как на куколку. Ордена у него – дак ему такой орден и на спиночку не взвалить, крошечке. Кушает ложечкой для соли из кофейных блюдечек, они как миска огромная ему. Про другое уж не говорю.
А верно говорят, что он до баб охоч был? А что ж теперь? – такая неприличность, тьфу! умора. Девки за кофеем так хозотали про это, таког напредставляли безобразия, как он кого к себе на ночь требует да что делает… бегает и бесится гномик… мерзость какая.
Я б на месте графини его в банку посадила да смотрела, и все. А все же – богатство, честь, есть-пить сладко, жить в палатах. А ты б согласилась быть с огурец, а жить в чести и богатстве? Я – да.
А вдруг птица склюнет? Или кошка съест? Или в чашку с водой упадет – да и утонет?
Это ж любой враг – щелк по голве, и нет тебя! И, говорят, он многих подозревает: чуть заподзорил – сразу в Сибирь! Никто при нем долго не держится. Я б на их месте его выбросила на помойку, и дело с концом, да у них порода такая: подслужиться надо, хоть ты с перст ростом, а раз начальник – служат тебе.
Представляешь: стоит перед ним здоровенный гренадер, а он на столе своем ножками топает, потом двумя ручками за волосок в усах гренадерских ухватится – и ну вырывать! Да я б в него плюнула – и снесло б его в окно!
Да… а если настоящий, большой усы вырывать станет – это еще хуже, больно, вырвет все… уж лучше этот, игрушечный… да уж больно обидно от него, козявки, терпеть!
Слышь – а говорят еще, что он не один такой!.. Это у них, у графьев и министров, есть такая болезнь специяльная, открыли ее. В будлочной сказывали утром, что многие из них такие, потому и не показываются никому. И поэтому и злобствуют против народа и своих же, что боятся, как бы не случилось что с ними. А чем держаться-то им? только страхом! Пока боятся его – и рады, что он не показывается, и трогать его никто не смеет. А тронешь – и нету его, болезного.
Не, она врать не станет, у ее нитка жемчужная им подарена, и к завтраку на извозчике приехала, прямо от него, глаза так и вертятся от удивления. Хотела я еще, говорит, ему ротик зажать – да в карман, и сюда привезти, – вот бы потеха была! да боязно.
Чего – бабушкины сказки? Саму ее почал, до желтого билета довел, это не сказки? А сказали бы тебе в хоре твоем, когда и квартира, и карета, и граф в полюбовниках, что девкой в трехрублевом заведении будешь, – что, поверила бы? Все в жизни бывает, люди зря говорить не станут.
0,0. Память.
– Половой, еще пару чаю! А кенарь-то распелся, а, шельмец!..
Дак вот, робяты, што я вам скажу: на самом-то деле все это сказки. Почему? Да потому, што на самом-то деле его и не было вовсе на свете никогда. ты обожди мне кукиш совать, а то сам и выкусишь. Ну чего памятник? Памятник можно и Бове-королевичу поставить, а кто того Бову самог видел? то-то.
Я твои байки уже слыхал. Что делается он меньше да меньше, что носят его в мыльнице, что кричит он в специальный рупор бумажный, а человек ухо приставит и еле слышит, что разглядывают его в подзорное стекло, стал он с наперсток, потом с муравья, а потом такая соринка, что и не разглядеть.
И значит, по-твоему, что чиновники сами пишут за него приказы, офицеры сами отдают команды, все все сами делают, а кланяются пустому креслу и ему и служат. А если так, то они и раньше, значит, могли без него обойтись, верно? Вот и обходились.
Нет такого закона в природе, чтоб человек уменьшался! А вот чтоб его вовсе не было – такой закон есть. А еще есть такой закон, что каждый норовит лучший кусок ухватить… а ну положь мой расстегай, ишь разинул пасть-то!
Дак вот: эти, которые чиновники и офицера-генералы, каждый сам хочет на то кресло сесть,а других не пустить. И вот никто из них одолеть не может: другому помешать еще есть силы, а самому занять – уже нет. И тогда они договариваются: пусть считается, что кто-то его занял, придуманный, несуществующий – ни нашим, ни вашим, никому не обидно. А дело, мол, будем делать, как и раньше делали. Отсюда и сказки про исчезнувшего начальника, которого на самом деле никогда не было, а только кресло пустое. Понял? Плати за сахар, раз понял, без сахара пущай исчезнувший пьет.
Ничего не происходит
Шутки шутят:
старшее поколение:
ВАЛЕНТИН МИХАЙЛОВИЧ, инженер-строитель, под 50 (250 р. в месяц).
ВАЛЕНТИНА МИХАЙЛОВНА, его жена, кандидат мед. наук (250 р.)
САНТЕХНИК жэка, их ровесник (на заработок не жалуется).
младшее поколение:
БОРИС, старший сын В.М. и В.М., студент пединститута. Романтик.
ГЛЕБ, младший сын восьмикласник. Юный супермен.
ВИТЕНЬКА, девочка Бориса, лапочка-стервочка. и усугубляющие сумятицу