Ноль часов - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Веллер cтр.№ 45

… Психология подвига вообще вещь интересная и заслуживающая отдельного рассмотрения. Проклятая гололедица, сказал Александр Матросов, падая на амбразуру. В науке психологии до сих пор не выделилась в отдельное русло подвигология, — несмотря на то, что спецслужбы всех стран усердно используют последние достижения по части промывки мозгов для подготовки своих агентов к подвигам во имя родины, национальной идеи и вышестоящего начальства. Если бы, конечно, тут вдруг запахло сигарой и кельнской водой, и пожаловал старик Фрейд собственной персоной, в высоком хальстухе под седой бородкой и черном профессорском сертуке — он бы без малейших колебаний поведал, что Шурка в пике юношеской гиперсексуальности лишен нормальной половой жизни с девушкой Майей и всеми прочими девушками и женщинами, и его сексуальная энергия сублимирует в отчаянные и рисковые поступки. Его ученик и оппонент Юнг возразил бы с мягкой непреклонностью, что подвиг есть архетип, в той или иной степени проявляющийся в поступках каждого, если этот каждый попадет в соответствующие обстоятельства. Бердяев же сказал бы, что имеет место христианский порыв, всегда живущий в душе и взывающий к действию, особенно в экстремальных для упомянутой души условиях, — и, возможно, пожал бы безупречно умытую руку Швейцеру, который классифицировал бы этот порыв как естественный гуманизм человека независимо от религиозной конфессии, культуры и расы. А командир районного ОМОНа в превентивных целях вмазал бы Шурке в затылок затыльником автомата и проревел лежать мордой в асфальт, руки крестом или все на тот же затылок, и квалифицировал бы святой порыв по статье уголовного кодекса. Но поскольку никого из вышеупомянутых лиц рядом не случилось в силу разных причин, то мало искушенный в психологии Шурка выразил свои интеллектуально не оформленные позывы эмоционально насыщенным словосочетанием: «Вот суки!.. Ну мы сейчас!»

— За мной! — скомандовал он и отворил дверь, соседствующую со Сбербанком. Она была обита жестью и украшена рукописной табличкой «Обмен валюты». Близость двух дверей наводила на естественную мысль о родстве и даже внутреннем единстве кроющихся за ними хозяйств.

В тесном предбаннике скучал на старомодном (еще не офисном, а канцелярском) стуле охранник в камуфляже. В фанерной перегородке была прорезана следующая дверь, а рядом с ней окошечко, в котором блестел кулон, горизонтально лежащий на соответствующем бюсте, как на печке. Обладательница бюста сонно взирала сквозь заокошечный мир с тем презрением к нему, которое превращает провинциальных служащих дам в лаек средней злобности при всех режимах.

— Все на местах, — сухо и непререкаемо припечатал Шурка, — это ограбление. Не двигаться, молчать.

— А. Ага. Понял, — от избытка согласия нарушил запрет охранник и быстро кивнул, подтверждая прием информации и отречение от служебного долга. Пять фигур в черной коже, тельняшках и бескозырках выглядели малопонятно и тем более внушительно.

Обменщица приоткрыла пунцовый рот и перестала дышать.

Охранник был держан за руки. Шурка симулировал ниже окошка передергивание невидимого затвора:

— Спокойно, милочка, к тебе претензий нет. Отвори потихоньку калитку — быстро, быстро, ну!

Спрятаться в ее кабинке было решительно некуда, спорить не представлялось возможным. Сменив презрение на отчаянную любовь и суетясь белым лицом, она открыла замок и только тогда возобновила работу дыхательных мышц — первый вдох получился с подвывом.

— Умонька, — похвалил Шурка, втискиваясь в этот пенал и тесня крутой бок, не помещавшийся между стулом и кассовым аппаратом. — А теперь выдвинь ящичек. Не прячьте ваши денежки по банкам и углам! Сколько у тебя?

В ящичке нашлось две тысячи семьсот пятьдесят долларов довольно новыми бумажками и восемнадцать тысяч рублей: копейки не в счет.

— Шарфик. Поясок, — руководил Шурка тихим легким голосом: один человек в нем был отрешенно спокоен, а второй со стороны отмечал замедленную слаженность всех действий, получавшихся в результате удивительно быстрыми. — Ремешок… Платочек!

Еще через полминуты охранник и дама сидели примотанными к стульям, с аккуратно заткнутыми ртами.

— Ключик от двери где? А табличка «Закрыто»? Ага. Телефончик оборвем… У вас мобильника нет, браток?., бедно живете, что же так. И сидеть тихо, ну очень, очень тихо!! час не двигаться!!

Операция заняла три минуты от силы.

«Бонни и Клайд, — подумал Шурка: мыслительный процесс летел и прыгал, как слалом. — Золотое дно. Это не милостыню собирать».

Выйдя, провернули ключ и нацепили табличку. О-па — все!

Пенсионерки все обсуждали свои горестные дела, явно смирившись с ситуацией, изменить которую были не в силах: так хоть пожаловаться.

— Внимание! — объявил Шурка. — Строимся в очередь. Шефская помощь от Балтийского флота! Каждый получивший немед-ленно покидает это место и идет домой. Вопросы потом! Бабка — держи.

И сунул зеленый стольник ей в лапку:

— Пра-хади! Следующий! Эй, позови там по-тихому народ изнутри!

Старушки оказались не по возрасту понятливы и вопросов не задавали: неясные подозрения просто не успели у них сформироваться за скоростью неожиданной процедуры. Хотя их мыслительные процессы не носили столь интенсивный характер, как у двадцатилетних моряков, но общий ход мыслей был верным: дают — бери и беги.

— Ах… Где… Благослови вас Бог, сыночки!

— Тебе, тебе…

Благодатная почва для процветания благородных разбойников была взрыхлена и удобрена многими последними годами: даже Ванька Каин, начни он раздавать им деньги, был бы провозглашен голубем от Сергия Радонежского. Если справедливость не может торжествовать вообще — с тем большей признательностью встречаются любые частные ее проявления. В данном случае справедливости было проявлено ровно на сто долларов — а это большие деньги для пенсионера, почти способные уравновесить собой деяния царя Ирода или финансовый кризис девяносто восьмого года.

Толкание происходило деликатно: боялись раздражить благодетелей. Брали в лапку и отваливали. Двадцать семь человек получили по сто баксов, и еще четверо — по две тысячи рублей. Остатки Шура сунул боровичку с ушами: «Нам некогда, подели на всех и раздай, как встретишь». Не отдаст — и черт с ним, бухгалтерию разводить нет времени.

Лоцман с Сидоровичем уже покуривали на берегу.

— Дуем на корабль, — стараясь не выказывать торопливости, подпихнули друг друга локтями. — Подъедет Мознаим — увидим, доставим. А здесь светиться нечего.

Ял приподняли на талях, сами курили у борта. Чертов Мознаим провалился. Смеялись не без нервности — дать бы ход скорее.

— Международный матросский летучий смертельный отряд пролетарского гнева — это откуда?

— Кажется, Пикуль.

— Лавренев, грамотеи, — бросил проходивший мимо Беспятых.

Кондрат стряхнул пепел с кожаного лацкана, задрал кожаный обшлаг над часами: