Старая сказка - читать онлайн книгу. Автор: Кейт Форсайт cтр.№ 151

Пока я выполняла ее просьбу, она садовым ножом срезала несколько стеблей полыни, а потом несколько раз провела по ним руками, сминая серебристые листья.

— Пчелы не любят запах полыни, — пояснила она и принялась растирать голую шею и лицо руками, перепачканными соком полыни. Взяв стебли полыни в одну руку, она подошла к одному из пустых соломенных ульев. Сжимая в руках дымокур и кашляя от ароматного дыма, который несло на меня ветром, я с восторженным изумлением наблюдала за пчелиным роем. Они вились и кружились, как стайка блестящих мелких рыбешек, взмахи крылышек сливались в сплошное мерцание, и их гипнотизирующее гудение эхом отдавалось у меня в голове.

Сестра Серафина улыбнулась мне, чтобы подбодрить, наклонилась, подняла горсть земли и швырнула ее себе под правую ногу, приговаривая:

— Есть, нашла: земля подчиняет себе все создания,

Она властвует над злом и обманом,

Она сдерживает жадный язык человечества.

Вновь взяла горсть земли и бросила в пчелиный рой, напевая:

— Садитесь, мудрые женщины, устраивайтесь на земле;

Не бойтесь летать в лес.

Но не забывайте о моем достатке,

Поскольку людям нужна еда и земля.

Я смотрела на нее с изумлением и некоторым страхом.

«Кто эта монахиня? Силы какой магии она призывает на помощь?» — подумала я.

Солнечные лучи коснулись ее волос, и они засверкали, как янтарные угли под слоем пепла. Глаза ее отливали тяжелым золотом, как тельца пчел. Она сбросила тяжелую накидку и осталась в белой сорочке, подобно какой-нибудь древней языческой богине с обнаженными руками и ногами.

Сестра Серафина осторожно подняла стебли полыни и бережно коснулась ими края роя. Пчелы шарахнулись от них. Она принялась размахивать стеблями в воздухе, словно дирижер, управляющий хором, который исполняет «Te Deum». Рой подчинился музыке. Она медленно направила пчел к их соломенному жилищу. Они повиновались каждому ее жесту и вскоре оказались внутри улья. Лишь несколько пчел остались охранять вход, проверив все подступы к нему, прежде чем с гудением улететь на поиски нектара.

— У меня нет слов, — сказала я.

Она улыбнулась и отбросила уже ненужную полынь в сторону.

— Я рада, что вы меня разбудили. Иначе я могла бы их потерять. Как вы узнали о том, что вылетел рой?

— Я не могла заснуть, — ответила я. — А потом в окно залетели три пчелы и стали жужжать надо мной. Ну, я и решила выйти в сад…

Голос у меня сорвался. Я не могла внятно объяснить свой порыв, заставивший меня последовать за пчелами.

Она кивнула, словно сочтя мои слова вполне разумными.

— Гомер уверяет, что Аполлону, богу Солнца, возможность предсказывать будущее даровали именно три пчелы-девственницы.

— Откуда вы все это знаете? Вы разговариваете совсем не как монахиня.

Сестра Серафина слабо улыбнулась.

— Я живу очень долго и большую часть этого времени не была монахиней.

— Но кем же вы были? Откуда вы знаете столько странных и удивительных вещей?

Она окинула меня задумчивым взглядом, и глаза ее загорелись, как у настоящей львицы.

— Вы еще не догадались? — с легким иностранным акцентом поинтересовалась она. — Я и есть Селена Леонелли. Долгие, очень долгие годы я была куртизанкой в Венеции. Я была музой художника Тициана — это он нарисовал картину, что висит на стене в моей келье. И это я была той колдуньей, которой принадлежал тайный сад за высокими стенами в Венеции, и это в нем росла горькая зелень, пригоршню которой украл отец Маргериты. Это я нашла башню в лесу, это я принимала ванны из крови девственниц, и это я использовала в своей магии силу полной луны, дабы навечно сохранить свою красоту.

— Но… но это невозможно, — запинаясь, пробормотала я.

— Почему же? По моим подсчетам, я прожила двести с чем-то лет. Но вот заклинания, которые я наложила, начали слабеть. Волосы мои поседели, кожа обвисла и покрылась морщинами, а спина согнулась под тяжестью прожитых лет. И все это время я пыталась исправить причиненное мною зло.

Потеряв дар речи, я лишь во все глаза смотрела на нее.

— Картина… в вашей келье… Это вы? Я имею в виду, вы позировали для нее?

Она кивнула.

— Тициан часто рисовал меня. Очень часто.

— Вы были очень красивы.

— Да. Но это было давно, так давно, что иногда это время представляется мне сном или историей, услышанной от кого-то другого.

— Но как вам разрешили оставить картину? И все остальные ваши вещи: коврик, стеганое одеяло и чудесные подсвечники?

Сестра Серафина вновь улыбнулась загадочной улыбкой.

— Когда-то я была очень состоятельной женщиной. Когда я продала все, чем владела в Венеции, то создала трастовый фонд. Раз в квартал фонд выплачивает мне ренту. Я передаю ее монастырю. Это — почти единственный источник дохода для них. В знак благодарности мать настоятельница позволяет мне некоторые излишества, из числа тех, о которых никогда не узнают другие монахини. Картина — одно из них. Это — все, что у меня осталось от прежней жизни, и они же напоминают мне о том, как я оказалась здесь.

Зазвонили колокола. Сестра Серафина улыбнулась.

— Пойдемте, дорогая. Наступает время заутрени. У вас еще будет время выслушать мою историю. Я расскажу вам ее, пока мы будем работать в саду.

Я кивнула и ощутила, как при мысли об этом у меня радостно забилось сердце.

Во время долгой утренней службы я напряженно размышляла, прикидывала и строила планы. «По доброй воле или против нее», — так сказала мне однажды сестра Серафина, но я упрямо шла наперекор судьбе. Мне вдруг вспомнилась любимая поговорка Атенаис: «Играть приходится теми картами, которые сдал нам Господь». Ее картами были красота, ум и происхождение, а моими — одни лишь слова.

На общем собрании монахинь я попросила у матушки настоятельницы разрешения заговорить. Она удивилась, но согласилась меня выслушать.

— Я чувствую, что уже готова принести монашеский обет, — сказала я. — В качестве жеста доброй воли я прошу вас продать мое золотистое платье, а на вырученные деньги починить крышу церкви.

Повсюду раздались восклицания радости и восторга. Казначей, сестра Тереза, молитвенно сложила руки перед грудью и обратила очи горе.

— У меня есть драгоценности, которые тоже можно продать. Они мне более не нужны. Как только король назначит мне пансион, я с радостью передам его в ваши руки, мать настоятельница, чтобы вы распоряжались им по своему усмотрению.

— Благодарю вас, ma fille, — ошеломленно пробормотала она.

— Взамен я прошу лишь об одной малости для себя. С вашего позволения, матушка настоятельница, я бы хотела иметь собственную келью, — продолжала я, смиренно сложив руки. — А в ней — маленький письменный стол, перья и чернильницу. За последние дни, работая с сестрой Серафиной, я узнала столько нового, что хочу записать эти знания, дабы передать их будущим поколениям.