— За что в Сибирь? — поразился я.
— Мало ли за что, — пожал плечами Михай. — Был бы человек, а причина сыщется. И Анна Леопольдовна тоже к нему расположения не выказывала. Палаческим и постыдным называла ремесло его. Тогда генерал-аншеф и обратил взор свой на цесаревну Елизавету Петровну. Надежду в ней увидел на будущее свое. Она его и благословила. Денег французы со шведами дали изрядно. Много ртов ими закрыто было, много кого на сторону свою перетянуть удалось. Людишки к золоту завсегда жадные были.
— Не ожидал я от Ушакова. Скажи мне кто раньше — не поверил бы, — покачал я головой. — И как же ему удалось дворец захватить?
— После бесчинств, устроенных в столице Балагуром, он привел во дворец гренадер-преображенцев, будто бы караул усилить. Каждому золота насыпал полные карманы, чинов больших обещал. Ночью они разоружили роту дворцовой охраны и казаков.
Мое сердце сжалось. В горле появился тугой комок.
— И что, те не оборонялись, не сражались? Неужели они не стали оказывать сопротивление?
— Те, кто почуял неладное, взялись за оружие, но большинство ничего не поняло. Их обманули. Волынский, Ушаков и принц Гессен-Гомбургский — первейшие люди в государстве Российском — объявили, что императрица мертва. Потом во дворце появилась Елизавета. Солдатам было велено ей присягнуть. Чтобы никто этому не помешал, командира роты и всех офицеров взяли под арест. Их тоже держат в казематах крепости.
— А новая гвардия? — закричал я. — Измайловцы, как они? Их тоже обманули? Не могу в это поверить. Густава Бирона на такой мякине не проведешь. Он захотел бы во всем убедиться сам.
Михай пояснил:
— Измайловский полк в полном составе отправлен на войну. Чарторыжский осадил Смоленск и Брянск. Императрица отправила туда Миниха. Подполковник Бирон еще не знает, что в действующую армию отослано предписание на его арест.
— А ты откуда так много знаешь?
Поляк горестно вздохнул:
— Это предписание составлял я.
— Что?! — Меня до глубины души потрясло это известие.
— Многое изменилось, господин майор. Теперь я не крепостной. Ушаков выхлопотал для меня освобождение и личное дворянство. Нынче я его помощник и… раб. Моя жизнь зависит от одного мизинца Ушакова. Стоит ему его только согнуть, и все… Со мной, с Ядвигой будет покончено. Вы командовали особым отрядом и воевали с врагом внешним, я выполнял особые поручения и незаметно для себя и всех стал врагом внутренним. Я не возражаю. Это не моя родина и не родина моей любимой. Мы тут чужие. Но я не могу быть вашим врагом, господин майор. Мне горько тут находиться. Я желал бы встретиться с вами в другом месте и при других обстоятельствах, но я не властен над собой.
— Что ты собираешься делать?
— Следовать инструкциям Ушакова, господин майор. У меня не большой выбор. Ушаков не верит, что вы примете присягу на верность Елизавете. Он считает вас слишком опасным. Однако я убедил его дать вам шанс. Когда-то вы спасли меня от верной гибели. Я хочу вернуть долг.
— Прости, Михай. Ничего не выйдет: я не буду присягать, — твердо заявил я.
Михай грустно кивнул. Он все понял.
— Тогда мне приказано вас убить, — скорбно произнес поляк.
Глава 13
Связанный Михай остался в камере. Он сам принес мне для этой цели крепкий и длинный офицерский шарф.
— Ты уверен? — спросил я. — За это тебя по головке не погладят. К тому же они могут отыграться на твоей Ядвиге.
— Я привык платить добром за добро, а о Ядвиге как-нибудь позабочусь, — сказал поляк, перед тем как протянуть мне сведенные вместе руки. — Только поспешите, господин майор. Скоро может появиться Фалалеев, и я уже ничем не смогу вам помочь.
В горле у меня запершило. Глаза заслезились.
— Спасибо, друг, — почти плача, поблагодарил я.
— Я не мог поступить иначе. Простите меня, барон.
— За что? — удивился я.
— За то, что не упредил. За то, что игры вел подлые.
— Ты тут ни при чем, Михай. Не стоит себя казнить. Есть такая гадская вещь — политика. Она вертит нами и превращает в нелюдей.
Разговор был тягостный и какой-то ненужный. Все, что надо, мы понимали без слов.
Михай, поникнув, произнес:
— У меня при себе два заряженных пистолета. Они вам понадобятся, господин майор.
— Спасибо.
— Еще шпага. Это все, что в моих силах. И удачи вам!
Этого арсенала мне хватило, чтобы обезоружить и оглушить не слишком бдительного часового.
Шум привлек внимание арестантов. В соседней клетушке-камере кто-то заворочался.
— Назовись, — потребовал я.
— Командир роты дворцовой охраны капитан Муханов, — отозвался узник.
Я обрадовался, услышав знакомый голос. Когда-то мне, тогда еще рядовому гренадеру, довелось служить под началом Муханова. Это был толковый и честный офицер. Не зря его в свое время поставили во главе отдельной роты телохранителей императрицы.
Дверь в его камеру запиралась на внешний засов. Я отодвинул железную полоску, приоткрыл дверь и произнес в темноту:
— Я — лейб-гвардии майор фон Гофен. Как вы себя чувствуете?
— За эти сутки во мне накопилось столько злости, что я сам себе поражаюсь, как это меня не разорвало. Если дадите мне шпагу, я буду рубить ею все, что попадется на моем пути.
— Отлично, капитан! Выходите на свет Божий. Надеюсь, вы не побрезгуете шпагой одного из ваших караульных?
Вместо ответа офицер бульдожьей хваткой вцепился в эфес шпаги, снятой с пояса оглушенного часового. Светло-голубой мундир Муханова был измят, один эполет — сломан.
— Что вы намерены предпринять? — спросил он.
— Вырваться отсюда, найти Ушакова и понять, что произошло, — коротко обрисовал я план действий.
— Да что тут непонятного? Лизка, гадюка, во власть полезла, — буркнул Муханов. — Дальше он заговорил быстро и с ненавистью: — Волынский и Ушаков ей подыграли. Подлюка принц Гессен-Гомбургский взбаламутил роту Преображенских гренадер. Они-то и повязали меня да офицеров моих. А самый сволочной — Грюнштейн поганый. Вот кого бы я шпажонкой этой всласть пошинковал!
Муханов легко, будто игрушечным, махнул клинком, проверяя баланс, и остался доволен.
— Жаль, что свою шпагу вовремя из ножен достать не успел. Не думалось мне тогда, что с кознями вражескими дело иметь приходится, а оно вон как повернулось.
— Ничего, капитан. Все что можно поправить, поправим.
— Эх, барон. Как бы поздно не было! Много времени упустили. Лизка столько дел наворотить успела. Вовек не разгребем.
Я спросил: