На службе зла. Вызываю огонь на себя - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Матвиенко cтр.№ 44

— Позвольте мне снова задать основной вопрос, конкретизировав его применительно к жертве Мюнхена: стоило сопротивляться? Сколько чехов и словаков погибло при покорении их страны? Сколько было арестовано, потеряло имущество? Почти никто не пострадал. Есть шанс, что ценой очень серьезных жертв они остановили бы нацистское наступление. Могли даже Судеты сохранить. Расчетные боевые потери — многие десятки, может, сотня тысяч. Вы уверены, что оно того стоило?

— В одном вы правы, уважаемый господин пришелец. Очень сложно принимать решение, обрекающее на смерть массы неповинных граждан, не будучи уверенным, что цель оправдывает средства. Проще самому — как военный и сын военного, я с младых ногтей впитывал идею, что независимость России гораздо важнее моей жизни. Фон Шауфенбах эксплуатировал именно эту составляющую моей натуры, дав мне ориентир — сохранение империи. А какова ваша идея, вдохновляющая людей, что меня сюда доставили? Энтропия?

— Эти господа служат за деньги и связаны клятвой с самыми суровыми санкциями в случае нарушения. Вы, как человек идейный, нуждаетесь в нравственном маяке. Похвально. То, что мой конкурент обзывает энтропией, на самом деле суть стремление к естественному порядку. Пример России и Германии весьма показателен. Активная, трудолюбивая, аккуратная и дисциплинированная масса немецкого населения живет скученно в центре Европы, исчерпав значительную часть природных ресурсов. Россияне занимают седьмую часть суши, даже толком не разведав богатства своей страны, отличаются ленью, пьянством и крайней неорганизованностью. По нашим расчетам, их личное благосостояние и уровень счастья будут существенно выше при просвещенной германской диктатуре, нежели при доморощенной. Это — естественный процесс. Навязанное вами и Шауфенбахом российское единство искусственно и недолговечно.

— Но империя существовала и до большевиков.

— Под просвещенной немецкой диктатурой. Возьмем XVIII и XIX века. После Екатерины II самым русским был император Павел, ее сын от кого-то из русских фаворитов и только наполовину немец, но большой поклонник прусского. Последующие браки с принцессами из европейских правящих фамилий размыли русскую составляющую до пренебрежимо малой величины, причем германцы доминировали. И лишь в XX веке один неудачник из немецкого семейства набрался глупости объявить «ограниченную мобилизацию» против Австро-Венгрии, грудью став на защиту интересов российского злейшего врага — Британии. Если бы царь не оттянул на себя изрядную часть германской и австрийской армии да помог им ресурсами, не было бы позорного Версаля. Как итог его безумства эпоха германского диктата внутри империи кончилась, и она начала распадаться естественным путем. Вы с Шауфенбахом скрепили большую ее часть колючей проволокой большевизма, браво! Но естественное продолжение единства России — возвращение немецкой диктатуры. Кроме штыков вермахта, альтернативы нет.

— В мировой войне, пусть даже начатой без русского участия, кайзер повернул бы на восток, расправившись с французами. Против германо-австрийской коалиции что смогла бы Россия? Она Японии умудрилась проиграть. Поэтому та война против Германской империи — не ошибка. А национальность государя — второй вопрос. Множество европейских монархов были не той нации, что большинство народа. И ничего, правили в интересах своей страны, порой истребляя соотечественников, живущих по соседству.

— То есть идейно я вас привлечь не могу. Сохранение миллионов человеческих жизней вас как стимул не прельщает. В деньгах не нуждаетесь. Жаль.

Вот и момент истины. Прощупывание на предмет перевербовки кончилось, ответ отрицательный. Не сказать, что Никольскому было очень страшно умирать. Гибель новорожденного младенца отнимает у него всю жизнь. В шестьдесят шесть она прожита почти до конца, теряешь лишь небольшой и не самый приятный остаток, хоть марсианин несколько омолодил организм. Непонятно лишь, почему оба пришельца вцепились в его более чем скромную натуру. Отставной жандармский генерал отнюдь не обладал исключительными качествами, выбор его кандидатуры в семнадцатом — дань случаю. Может, для Шейдемана особый шик в перетягивании на свою сторону вражеского агента? Нечеловеческую логику не понять человеку.

— Из последних слов проистекает, что я потерял для вас интерес, милостивый государь, — несмотря на хладнокровие, близость смерти не могла не волновать, голос охрип, а Никольский перешел на высокопарный дореволюционный слог. — Остается уповать лишь на ваши негласные соглашения не убивать агентуру друг друга.

— Верно. Если у Шауфенбаха появятся данные о вашей ликвидации нашими руками, он непременно устранит кого-либо из моих наиболее ценных сотрудников. Подчеркиваю — если он узнает. Советская Россия, знаете ли, весьма небезопасная страна. В НКВД служат подозрительные, жесткие и совсем не сентиментальные ребята.

— Тогда к чему разговор? Добровольно я к вам не перейду. Даже под влиянием смертельной угрозы, что вряд ли можно считать свободным выбором. Из нашей беседы я узнал лишнее, оно не должно попасть к Шауфенбаху. У вас, вероятно, такие же быстрые руки. Прощайте, господин пришелец.

— Вот именно этого мне не хватает в моих помощниках, Владимир Павлович. Мой конкурент сумел найти исключительно преданного человека.

— Я не ему верен, а своей совести. И убеждениям. Союз с ним основан на разуме, не на собачьих инстинктах. И на понимании, что независимость России дорогого стоит.

— Разочарую. Умерщвлять вас прямо сейчас я не намерен.

— Сколько ждать?

Человек бы ухмыльнулся. Шейдеман только зыркнул.

— Не скажу. Некоторое время. Ваша старая подруга Спиридонова в ожидании казни провела шестнадцать дней. Строила из спичек виселицу, вешала на ней человечка из хлебного мякиша и часами покачивала его ногтем, представляя себя в петле. Так, наверно, и сошла с ума.

— Чушь. Она несдержанная, но отнюдь не сумасшедшая. Кстати, у вас случайно нет о ней информации?

— Случайно есть. Жива. Не сказать, чтобы здорова. Замужем. Как всегда сидит в тюрьме за антикоммунистическую деятельность. Узнать подробнее?

— Нет. Не хочу чувствовать себя обязанным вам.

— Тоже верно. Курт, уведите нашего гостя в подвал.

Помещение для содержания смертника не напоминало тюремную камеру вроде тех, что Никольский знал по дореволюционной службе или краткому аресту в марте семнадцатого. Бывший подвальный сарай с входом из того же подъезда, с толстой деревянной дверью, в меру теплый и слегка сырой, с потеками плесени по углам. Деревянная скамья с наброшенным на нее солдатским одеялом, ведро для неотложных нужд. Свет проникал через зарешеченное окно из коридора в дефицитном количестве, комната тонула в полумраке.

Узник напряг память, вылавливая крохи когда-либо услышанного о побегах. Вызвать охранника и напасть — не реально. Наемники Шейдемана ребята крепкие и работают по двое. Уроки Юрченкова по системе экзотической восточной борьбы хороши, нет слов, но если спортзал не посещал двадцать лет, они не помогут. Подкоп возможен, если планировать провести здесь лет десять и потратить их на освоение профессии крота. Чем долбить каменный пол и куда девать землю, Никольский не представлял, как и направление куда рыть.