– Двадцать пять процентов! – враз сообразил Егор.
– Тридцать! – епископ прихлопнул ладонью по столу. – И ни медяхой меньше!
Князь неприязненно скривился: ишь ты, уже и до медях дошел, вот крохобор-то!
– Хорошо – тридцать, – согласился он. – Только… мало ли, возникнут какие трудности, так я могу обратиться…
– Можешь, можешь, сын мой! – Прелат отечески развел руками. – Разве я хоть когда-нибудь отказал тебе в аудиенции? Все в городе знают: любого приму, будь он хоть князь, хоть грязь, хоть вот, прости господи, комедиант, как ты, Георг. Так что милости прошу, заглядывай.
– Спасибо за благословение, отче.
Приложившись к унизанной драгоценнейшими перстнями – какой-то там «Ролекс» не стоял и рядом! – епископской длани, молодой человек еще раз поклонился и вышел, в который раз уже восхищаясь умением прелата со всем изяществом и тактом обтяпывать свои личные финансовые дела.
Жадный, хищный, жестокий, епископ Альбрехт Аугсбургский, тем не менее, благодаря своему недюжинному уму и великолепному по тем временам образованию имел репутацию кристальной честности, щедрого и великодушного человека, истинного пастыря заблудших человеческих душ!
Да, принимал каждого, никому не отказывал. Только цену за аудиенцию брал, собака, такую, что многим потом икалось! Вот и сейчас за десять минут Вожников уплатил два флорина. Флорин, между прочим, стоил визит врача… так ведь и епископ тоже врачевал – только не тела, а души, вот и брал в два раза дороже, что где-то и справедливо, в общем-то.
Князь хорошо понимал, почему отец Альбрехт не отдал его Вандервельде. Не только потому, что ненавидел императора, тут еще был и изрядный денежный интерес – хитроумный епископ внимательно следил за каждым финансовым успехом. И всегда имел свою долю – что уж говорить: феодализм, как же без этого?
Вот и Егор тоже платил. Не зря, как выяснилось. Однако выяснилось и другое – князь сидел в Аугсбурге, словно в ловушке – Вандервельде, конечно же, разослал своих людей по всей округе: по всем постоялым дворам, по всем дорогам – покинуть город означало гарантированно попасть в его цепкие руки… о том же красноречиво свидетельствовали и видения.
Правда, и князь не сидел сиднем – действовал. Он уже отправил три письма на родину через купцов из Ростока и по одному – всем курфюрстам… от имени великого князя, разумеется. Написал так, на всякий случай, хорошо понимая, что ни один из адресатов – кроме, разумеется, родной жены и новгородского архиепископа Симеона – за чистую монету письмишки эти не примет. Великий князь всея Русии – а передает послание через каких-то там купчишек, акробатов, жонглеров… Нонсенс! И это еще мягко сказано.
Правда, уже и здесь, в Аугсбурге, появились заделы на будущее – на то самое будущее, ради которого и пустился великий князь в столь опасное путешествие, оставив дома жену и маленького сына. Финансовая империя! Вот если б удалось оплести денежными цепями хотя бы Германию! Тогда можно было бы говорить о реальном влиянии, никто бы из курфюрстов не вякнул, не говоря уже о вольных имперских городах и прочих баронах-рыцарях.
В письмах-то Егор не только приветы передавал, но и просил прислать денег – золотишка, камней драгоценных – специальных людей для того отрядить, самых верных! И деньги те в дело пустить, а дело это уже сейчас устроить… и для того жонглеры, увы, не надобны. Надобно искать фигуру покрупнее… и такую фигуру Вожников уже обнаружил, проанализировав некоторые финансовые потоки – кто-то взял в долг, кто-то где-то поменял золотишко на серебришко и наоборот… и все это как-то мимо еврейской кассы. Ростовщичеством в те времена занимались почти исключительно евреи, а тут их подвинули, и у того, кто подвинул, деньги имелись серьезные. Подпольный миллионер! Местный аугсбургский Корейко!
Стоило с ним познакомиться, тем более что театрально-рекламный бизнес осенью начал давать ощутимые протечки, виной чему были объективный экономический закон спроса и предложения. Ну и конкуренция – куда ж без нее-то? Местные жонглерские труппы давно уже сообразили, в чем причина феноменального финансового успеха «констанцких выскочек», и, беззастенчиво передрав все ноу-хау, принялись рекламировать все, что только было возможно, включая предметы религиозного культа: мощи святых, подозрительные, различной емкости, ковчеги со Святым Граалем и все такое прочее. И все – вот ведь хитрые гады! – исправно платили епископу, а кое-что – аббату.
То, что «гады» еще в августе сожгли фургон и пересчитали ребра Иоганну, это было бы еще терпимо, а вот резкое падение прибыли вполне могло поставить крест на дальнейшем существовании труппы. И поставило!
В один далеко не прекрасный момент Корнелиус пригласил артистов к себе в закуток – жонглеры снимали весь второй этаж весьма приличной по местным меркам корчмы с полным пансионом – и, оглядев всех погрустневшим взором, молвил:
– За последнее выступление у нас денег – как в мае. Скоро снова в кибитке будем жить.
– Да-а-а… пошли дела-а-а, – неопределенно протянул Готфрид и, как всегда, нахмурился. – А я ведь предупреждал! На той неделе еще.
– Уезжать отсюда надо, – негромко предложил Айльф. – Домой, как и собирались ведь осенью. Так осень уже! Вот и поедем!
– Правильно! – тряхнув белобрысой башкой, радостно поддержал коллегу Иоганн. – Давно надо было ехать. Тут нас убьют всех скоро!
До того молчавшая Альма, поправив унизанный жемчугом воротник дорогого платья, встала и неожиданно улыбнулась:
– Уезжать да – надо. Но вовсе не из-за того, о чем сейчас сказал Иоганн. Дело в другом…
– В чем же?
– В Констанце ведь наверняка еще не ставят такие пьесы… Я спрашивала у наших купцов… Многие уже готовы платить! Но – в Констанце. Дома! Так что едем.
Взволнованно накрутив локон на палец, девушка посмотрела на Егора:
– Георг, ты с нами?
– Нет, – сказал как отрезал князь.
В конце концов, а чего ждать-то? Рвать так рвать, прощаться так прощаться. Тем более в Констанц ему по-любому нельзя – там император, да и люди голландца по всей округе – просто так из Аугсбурга не выберешься.
– Вы же знаете, у меня в Констанце могущественные враги… Я вам говорил уже, кажется.
– Да, говорил, – грустно кивнула Альма. – Потому я и спрашиваю. Мало ли, вдруг ты все же надумал?
Вожников хмуро покачал головой:
– Нет. Хоть, поверьте, мне и грустно расставаться с вами.
– И нам…
– Тем более я научил вас всему… и еще дам кое-какие полезные указания. – Молодой человек неожиданно подмигнул юной циркачке. – Альма, ты ведь обещала научиться читать и писать, нет?
– Умею уже! – скромно опустив глаза, девчонка аж покраснела от гордости.
Жонглеры очумело переглянулись:
– Альма умеет читать? И писать? Господи… неужели правда?
– А вы думали, я такая тупая, что ли?