Пересуд - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Слаповский cтр.№ 68

И, когда Сережа кивал, он на самом деле не про убийство думал. Он понимал, что пьян, что над ним человек с ружьем, человек о чем-то спрашивает. Если Сережа не согласится, может быть плохо. А если согласится, все будет хорошо.

Вот он и кивнул, и все стало хорошо, и никто его не тронул.

— А ты? — спросил Желдаков Петра.

— А я не сволочь! — крикнул Петр. Он был готов так крикнуть, вот и крикнул.

— Это почему?

— Потому что ты… — Петр назвал Желдакова так, как душе хотелось.

Желдаков остался спокоен.

— Ну, ладно. А ты-то кто?

— Конь в пальто!

— Юморишь?

— Да отстань ты, пролетарий!

Желдакова это задело. Его так никогда не называли. Он помнил по школьным учебникам, что пролетарии сделали революцию. Но информация последнего времени доводила до сведения каждого желающего, что революцию делать было не надо. Значит, пролетариат ошибся. А еще пролетарий — это подчиненный человек, над которым есть хозяин. Следовательно, Петр его оскорбил.

Желдаков поднял ствол.

— Тоже смерти хочешь?

— Отвали!

Желдакову не хотелось стрелять, но он понимал, что обязан выстрелить. Иначе будет плохо — ему в первую очередь.

Но он все медлил.

Маховец все это время (не такое уж и долгое) потратил на то, чтобы развязаться. Лежал на спине и понемногу выдирал руки из пут, стараясь не привлекать внимания.

И, когда наконец освободился, Желдаков выстрелил.

Не в Петра — в крышу над его головой.

Тут же зазвонил телефон, Желдаков взял трубку.

— Опять у вас пальба? В чем дело? — закричал голос.

— Да опять случайно. Все живы, командир, — ответил Желдаков.

— Неправда! Он стреляет! — закричала Наталья.

Ее услышали.

— Так, — скомандовал голос. — Останавливайтесь. Или начинаем тоже стрелять!

— Стреляйте, — сказал Желдаков. — Все только и ждут. Стреляйте!

И он бросил телефон на пол, и наступил на него ногой.

А потом направился к Наталье.

Курков взялся за подлокотники, чтобы действовать, хотя не знал еще, как.

Но Желдакову вдруг захотелось поговорить.

— Вот я смотрел, — сказал он Куркову. — Я смотрел, как над твоей женой издевались, а ты терпел. Только по роже получал. Это как называется?

Курков молчал.

— Если бы я ехал с женой, — продолжил Желдаков, — я бы разорвал любого.

Он верил, что так и сделал бы, хотя и знал, что никогда бы так не поступил.

— Ты последнее чмо, — обличал Желдаков.

— Что правда, то правда, — неожиданно согласилась Наталья.

Приближалась Шашня.

Милицейская машина, ехавшая перед автобусом, ушла влево, начала отставать, поравнялась с окном водительской кабины.

Высунулся милиционер, крикнул Артему:

— Не опрокидывайся, у нас другой план!

Артем кивнул.

А Курков вдруг схватился за ружье.

Он схватился за стол и упер его себе в грудь.

— Ну, стреляй, дурак, — сказал он.

— Хватит! — крикнул Ваня. — Ничего уже не изменится, если кто-то еще умрет! Хватит!

Желдаков посмотрел на него.

Похоже, мальчик прав. Больше никого убивать не надо. Кроме Маховца. Его надо убить, Желдаков не простит себе, если не убьет.

— Ладно, — сказал Желдаков. — Не трону никого, сидите. Сейчас только вот с этим поговорю.

И пошел к Маховцу, который так и лежал на спине, хотя руки у него были свободны.

Маховец ждал. Он понимал, что Желдаков сразу не выстрелит. Что-то сначала скажет. И этот момент надо использовать.

— Ну? — спросил Желдаков. — Как тебе тут?

— Чего?

Маховец сделал вид, что не расслышал.

В таких случаях или повышают голос, или подходят ближе.

Желдаков сделал шаг вперед, не опасаясь. Если Маховец попытается встать, он успеет выстрелить.

Маховец резко ударил Желдакова ногой под коленную чашечку.

Тот вскрикнул и согнулся, Маховец ударил еще раз — Желдаков упал, взмахнув ружьем.

И тут же Наталья с удивительной проворностью перескочила через Куркова, который не успел ее задержать, выхватила из рук упавшего Желдакова ружье, вспрыгнула на пустое сиденье и встала там, слегка согнувшись под багажной полкой.

— Надоело! — закричала она. — Всем сидеть на месте и слушать! Всем слушать меня!

Маховцу слушать было некогда: он навалился на Желдакова и душил его.

Желдаков хрипел, дергая руками и ногами, но ничего не мог поделать — он терял уже последний воздух.

— Прекратите! — закричала Наталья. — Прекрати, урод!

— Да прекратил уже, — сказал Маховец, утомленно садясь на пол и отпихивая от себя задушенного Желдакова.

— Всем меня слушать! — повторила Наталья.

Ей многое хотелось сказать.

Ей хотелось сказать что она чувствует себя случайной и чужой в этой жизни — так же, как в этом автобусе. И так было всегда. Родители не понимали ее занятий, ее увлечения книгами и художественной самодеятельностью: неизвестно в кого пошла. Наташа сама не понимала, в кого пошла, лет с тринадцати замкнулась, почти не общалась с отцом и матерью — не о чем говорить, они уже тогда не знали и половины того, что знала она. Не в житейском смысле, конечно, не в бытовом — тут они как раз считали себя умными, да и были таковыми, а дочка казалась им дурочкой, ни к чему не приспособленной, и ее решение учиться на актрису лишь подтвердило их мнение.

На театральном факультете сарайской консерватории она была агрессивно умной, что, конечно, не нравилось ни сокурсникам, ни педагогам. И так оно пошло, и продолжается всю жизнь: на равных Наташа общается лишь с книгами, да и то не со всеми, а в жизни у нее нет подруг, друзей. Мужа, в общем, тоже нет, а так — человек, который меньше других раздражает. Она пыталась это перешагнуть, заводила новые знакомства, пробовала войти в интересы других людей и отыскать в них что-то близкое для себя. Кончалось разочарованием и убеждением: водиться нужно только с людьми своего круга. Но круга этого как раз и не получалось, люди на глазах Натальи мельчали, тупели, все больше упирались в конкретную злободневность. Появился влюбленный режиссер из прошлого и пригласил в будущее, уехала с ним, быстро поняла: опять ошибка.