Закодированный - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Слаповский cтр.№ 57

А теперь скороговоркой: через месяц я позвал ее, она стала у меня жить, муж явился с двумя друзьями и даже с пистолетиком, друзья трясли кулаками и мордами, он тряс пистолетиком, мне ничего не оставалось, как под видом смягчения разговора предложить им коньяку, а для этого открыть бар, откуда я, выдвинув тайную дощечку, достал отнюдь не коньяк, а тоже пистолетик, выстрелил первым патроном, который был холостым, после чего отобрал у мужа пистолетик, дал ему по рылу, разрядил пистолетик, вернул и попросил гостей удалиться.

Мы поженились.

Мы зажили славно и любовно.

Мы даже помирились с ее бывшим мужем, поскольку он понял, что бабу, так сказать, не вернешь, а партнерство есть партнерство, терять со мной контакт ему было невыгодно.

И опять скороговоркой: повторяя каждый день по семь, а то и по восемь раз, что любит меня, что не встречала мужика и вообще человека лучше меня, любимая моя вторая жена однажды вечером не вернулась домой. После полуночи я сел в машину и стал постыдно объезжать всех знакомых, полузнакомых и малознакомых, разыскивая ее, звонил в милицию, и в морги, и в больницы, наведался к бывшему мужу и строго, словами и действиями, спросил, не решил ли он запоздало отомстить? Он, утирая кровь из-под носа, клялся, что и думать про нее забыл, давно уж себе новую завел – и в доказательство сдергивал одеяло с этой новой, показывая ее. Что ж, новая была хороша, но любоваться на нее в ту ночь я не имел охоты, отметив только в сердце своем, что она есть и никуда от меня не уйдет, если пожелаю; это самое мое сердце начало догадываться, что случилось. А случилось простое дело: любимая моя филологиня, тонкая умом и талией, ушла – к человеку по кличке Фазан, имеющему в кармане много миллионов, а в голове восемь классов образования и бандитскую смекалку, в душе ж – бесстрашие почти звериное. Я бы не испугался, но любовь дело святое, а она, явившись на пятый день (причем благородно, без сопровождения и охраны – хотя у подъезда в машине кто-то сидел), сказала, что именно любит его, причем вне зависимости от миллионов, а любит как человека – человека по-своему глубоко несчастного, задушевного.

Недолго длилось их блаженство – через месяц несчастного задушевного Фазана пришиб до смерти другой, тоже, возможно, несчастный и задушевный, неведомый мне избранник. Филологиня моя, походив немного в трауре из черной замшевой куртки, черной мини-юбки и черных замшевых сапог, нашла, наконец, настоящий идеал: психиатра-нарколога, известного всей стране и за рубежом. Тем самым она оторвалась от бывших своих кругов общения. Но со мной почему-то пожелала продолжить дружбу. Поздним вечером, одеваясь, она печально, как встарь, сказала, что все-таки лучше мужика она не знала. Я выпил коньяку из горлышка – случай редкий – и дал ей по одухотворенной филологической морде. Не пощечину дал – чай не баре, из простых вышли, – а кулаком, основательно. Вот она-то мне руки и целовала, а я вырывал, потому что коньяк, выпитый натощак, вдруг попросился опять на волю – тоже редкий для меня случай – и мне срочно требовалось в туалет.

Пока я блевал, она за дверью говорила, что хотя любит своего психиатра, но никак не может забыть меня. Я тебя тоже помню, любимая, отвечал я, рыгая, но видеть больше не хочу. Жаль, сказала она, ушла и больше не появлялась.

Итак, я в этой жизни любил двух женщин – и обе мне изменили. Зачем мне, спрашивается, третий раз входить в одну и ту же воду?

Чтобы убить ЕЁ.

И тут не месть ей за других – это было бы слишком дешево. Тут сложнее. Настолько сложнее, что я и объяснить не смогу. Впрочем, я, кажется, уже сказал: мне нужно убить ее, иначе я убью себя. А я жить хочу. Умом, по крайней мере. Потому что ум мой физико-математический совершенно точно знает, что жизнь прекрасна и удивительна, хотя душа моя этому верить никак не хочет. Об этом я толковал психиатру, мужу моей филологини (не пропадать же даром знакомству), который консультировал меня бесплатно, при этом, роняя честь своей профессии, сильно потел и волновался, вместо того чтобы повелительно пронзать меня насквозь жгучим психиатрическим, все на свете ведающим взглядом. Психиатр мямлил, что причиной моей депрессии является ряд стрессов, да то, да се. Вы что, спросил я его, всерьез думаете, что уход к вам моей жены для меня непереносимый стресс?

Психиатр, взмокнув окончательно, согласился, что могут быть причины и более тонкие, кои не объяснишь житейскими обстоятельствами. Может, в организме просто нарушен химический баланс, сказал он. Может, вы имеете склонность к алкоголизму, но сдерживаете себя, вот вам и депрессия. Я сознался, что склонность действительно имею и, понимая это, не только ограничиваю себя, а в последнее время вообще почти бросил пить. Психиатр оживился, приободрился, подсох немного – и стал выдавать рекомендации, особенно упирая на то, что в здоровом теле здоровый дух, поэтому не на «мерседесах» надо разъезжать, а пешком бегать – и как можно больше. У меня не «мерседес», сказал я, уходя. У меня «БМВ» последней модели. Двести лошадиных сил. Каждая из них может стоить вам жизни, сказал он тоном инспектора ГАИ. Что ж мне, двести раз умирать? – удивился я. В общем, мы не поняли друг друга.

Умница Чикулаев сказал мне, что ходить по психиатрам – для меня пустое занятие, потому что я заведомо никому не верю, а врачу необходим абсолютный авторитет и готовность больного слушать его, разинув рот. Ты же, сказал Чикулаев, перед любым психоаналитиком будешь выпендриваться, будто сам психоаналитик, – и начнется взаимная демонстрация амбиций. Знавал я такие случаи, хуже нет, когда больной или слишком умный, или, упаси господи, сам врач. Так что жуй таблеточки, какие дам, – и авось пройдет.

Что ж, я стал жевать таблеточки.

Жуя их, прочел мимоходом в какой-то газете, вовсе не медицинской, а общедоступной, статьишку о том, что-де вранье, будто все стрессы приносят вред нервам и психическому здоровью. Бывают ситуации, когда встряска необходима, когда человек должен попасть в сложную ситуацию – но при условии обязательного преодоления трудностей, обязательной победы. Вот что его укрепит, вот что подсунет ему почву под ноги.

Побед, однако, в моей деловой, дельцовской жизни у меня и так немало: я хитр и расчетлив, – а вот с почвой хуже.

И я своим умом развил сказанное в статьишке. И вот, в результате, должен убить.

Но следует все тщательно обдумать.

Вариант с балконом, пожалуй, слишком экзотический. Не имея опыта, я, однако, знаю: чем хитроумней задумаешь, чем сложнее интрига убийства – ради своей безопасности, – тем легче потом влопаться. Нужна простота – почти дебильная.

Но идея высоты долго меня не отпускала. То представлю, как сталкиваю ее с моста. Или: едем в горы. Не на Кавказ, Кавказ уж не наш, но где-то ведь в России есть горы? – ну, допустим, на Урал, на реку Чусовую, на байдарках и каноэ. Взбираемся на утес, чтобы полюбоваться видами. Она оступается. Падает.

Нет, отрываться от дома нельзя – иначе как же памятник, могила на старом кладбище, деревья и голубое небо над могилой и, главное, возможность часто эту могилу посещать?

Инсценировка самоубийства?