Поход на Кремль - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Слаповский cтр.№ 29

От Красной Пресни пошли пенсионеры и отцы пенсионеров, вознамерившиеся наконец отстоять завоевания Октябрьской революции.

От Новогиреева и Вешняков через Лефортово пробиралась рабочая неработающая молодежь, смешанная с неработающей нерабочей.

От Черемушек двинулась молодежь прогрессивная и продвинутая – на защиту креативной демократии.

От Коптева через Дмитровский район рвались откровенные гопники и хулиганы в надежде поживиться, чем черт пошлет.

От Марьиной Рощи шла довольно большая толпа людей, о которых вообще никто ничего не мог сказать.

Естественно, силы реагирования, привыкшие иметь дело с малочисленными группировками и нападать впятером или хотя бы втроем на одного, вычленяя из толпы, не то чтобы растерялись, а их просто физически не хватало, как не хватит всех тряпок, кастрюль и ведер в квартире, если вдруг соседи сверху вас затопят, причем сразу из всех кранов и батарей.

При этом люди были в своем большинстве необычайно веселы. Было много неожиданных приятных встреч: с бывшими одноклассниками, коллегами по прошлым работам, друзьями детства и юности, да и просто с соседями, которые жили за стенкой, но месяцами и годами не попадались на глаза. В дверь да из двери, как тут попадешься, а за солью сейчас к соседям не ходят, своя есть.

– И вы здесь?

– А как же!

Именно из-за этого когда-то ходили на первомайские и октябрьские демонстрации: пообщаться с собственным коллективом в неформальной обстановке, подмечая в людях то, что почему-то не проступало в цехах, лабораториях и кабинетах, неожиданно встретить кого-то, а главное – почувствовать единение, ослабленность взаимного тотального недоверия, которым было пропитано советское общество. Впрочем, недоверие, разделенность, автономизация потом не только не выветрились, но усугубились. Это отдельный разговор. Не художественный.

Маша Дугина воспринимала все происходящее с ней как расплату за неправильность жизни – и не только своей жизни, но жизни вообще. Виноват-то ведь не один человек, но и обстоятельства, а расплачивается человек единолично – и за себя, и за обстоятельства. В частности, Маша расплачивается, если подумать (а она думать умеет, не дура), даже за историю освоения Сибири: какого черта понесло, например, сотника Петра Бекетова в Якутский край аж в семнадцатом веке? Не понесло бы, не стала бы эта земля российской территорией, не приперлись бы тогда сюда геологи в семидесятых годах уже двадцатого века и не построили палаточно-сарайный поселок, из которого вырос город Нерюнгри. И не помчалась бы мать Маши, Лионелла Яковлевна, в эти края за романтикой и длинным рублем вместе с молодым мужем Борисом Рыциком, не родилась бы там Маша и не была бы обречена на беспросветное в смысле климата и витаминов детство и малоперспективную в смысле качества образования молодость. Поступать после школы в высшее заведение поехала не в Москву, как хотела бы, но и не в Якутск, а за пределы родной республики Саха, в Читу – все-таки поближе к Европе. Училась бы она в Москве, а не в читинском пединституте, может, и молодого человека нашла бы себе поярче, чем Дугин, – во внешнем и во внутреннем смысле. Дугин тем и взял, что клялся и божился сделать карьеру и обязательно лет через пять или семь оказаться в Москве. Вместо этого завез в окончательную дыру.

А в Москву Маша хотела всегда – до тоски, до страсти. Не раз уговаривала мать поехать туда – ведь она же бывшая москвичка, неужели не тянет обратно в столичную жизнь? Тем более что имеет права на оставшуюся от родителей жилплощадь, то есть на часть квартиры, где живет тетя Арина.

– Не тянет, – отвечала мать, довольная своей работой в минералогической лаборатории, своим вторым мужем, тесной квартиркой – но в хорошем доме, в центре, здесь шишки живут, поэтому всегда тепло. – Проверяла же, ездила два раза, нет, отвыкла навсегда. Не хочу. Там воздуха нет, а людей хоть и много, но все замороченные, гнилые. И с Ариной мы не уживемся. У нее, может, ангельский характер, у меня тоже, но два ангела в одном доме…

Тетя Арина была старше мамы на двадцать с лишним лет: покойная бабушка Маши, имея уже выросшую дочь, вдовела и вдруг встретила достойного человека, стали жить вместе, рискнули завести ребеночка, хотя обоим было по сорок с лишним, вот и появилась на свет Лионелла. Конечно же, Арина чувствовала себя не сестрой Лионеллы, а кем-то вроде тети. Учила, наставляла, руководила, поощряла и наказывала. Может, Лионелла и сбежала от этого.

А Маше в Москве, когда была с матерью, все понравилось – и квартира тети Арины с высокими потолками, а из окон видно шпиль МГУ, и метро, и множество людей и машин на улицах, и огромные дома. И, конечно, перспективы личного роста. Поэтому все свое житье она воспринимала как промежуточный вариант или подготовительный этап перед настоящей жизнью – и нахождение в Нерюнгри, и учебу в Чите, и замужество за Дугиным, и даже отношения с Денисом, которого она, конечно, в общем-то, любила, но понимала, что эта любовь рано или поздно кончится, потому что они люди разного полета и совместного будущего у них не может быть.

Тетя Арина болела тяжелее, чем представляла издали ее сестра. Она недавно выписалась из клиники: «Подыхать отпустили!» Имела кое-какие сбережения после многолетней работы в комиссионном магазине, наняла приходящую женщину из социально-врачебной службы, но поняла, что при московских ценах на патронажные услуги разорится раньше своей смерти, поэтому и позвала Машу. Когда звонила, говорила, на пару недель, а когда Маша приехала, сказала ей прямо:

– Вот что, племянница, у тебя же там ничего особенного, кроме мужа? Любимая работа есть? Дети есть?

– Вы же знаете, тетя Арина, нет. Ни детей, не работы.

– А муж дурак? – предположила тетя Арина.

– А муж дурак! – весело согласилась Маша.

– Догадаться легко, они на девяносто девять процентов все дураки. Короче: поживи со мной. Будешь ухаживать, терпеть мою дурь старческую, а я на тебя отпишу квартиру и кое-какие вещички. Вещички, сама понимаешь, не фаянсовый сервиз и не комплект белья фабрики «Большевичка». Вещи хорошие. Ты на них можешь себе жизнь построить. Ты вон какая свеженькая, тоненькая, прямо цыпа, главное, не продешеви. Если сомневаешься, посоветуйся с матерью, хотя она тебе ничего хорошего не посоветует. Но я это уважаю, хоть детей не имела – в смысле, что дети должны слушаться родителей. Я бы своих заставила бы себя слушаться, по струнке бы ходили.

Маша не сомневалась.

Она поняла: все, кончилась подготовительная жизнь. И надо от нее отрешиться как можно скорее. Денису сказать, что тетка при смерти и нет никакой возможности отлучиться, так что пусть он лучше едет домой. Мужа предупредить, что будет не скоро, а потом набраться духу и объявить, что не вернется никогда.

Но не встретиться с Денисом напоследок – не могла. Понимала, что слабость, что не надо бы, что все можно решить по телефону, но – хотелось увидеть. Обняться напоследок. Поцеловать. И может быть даже еще что-то. В последний раз.