Глеб Галкин, на что мужчина уже в солидном возрасте, даже рот приоткрыл — не ожидал такого финала. Маша тоже застыла с приоткрытым ртом — она собиралась откусить печенье, но забыла об этом.
— Вот это да! — вымолвила она наконец. — Вот это у тебя сестра...
— Дура, — встал Галкин, как-то сразу соскучившись. — Семь с половиной тысяч отдала. Сумасшедшая какая-то.
— Понимал бы ты! Иди работай! — напутствовала Маша Галкина.
Потом долго с печальной улыбкой глядела в окно. И вдруг встрепенулась.
— Постой, Людмила! Это же ты тоже потребовала, чтобы бригадир тебя на вы называл, он, бедняга, икал после этого три дня без передышки, не мог опомниться.
— Ну и что? Я у Ольги этому учусь.
— А деньги? Ты весной у меня деньги занимала! Сказала: тысяч семь. И, между прочим, с весны в кожаном пальто ходишь.
— Заменитель, — рассмеялась Людмила. — Полторы тысячи стоит, дешевка. Но сидит хорошо. Нет, Ольга такое бы не купила. С запросами женщина. А со мной ничего подобного и быть не может. А если было бы, я что, стала бы рассказывать, что ли? Очень надо.
Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.
А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, — ничего, получается. И, главное, не так обидно, как если бы о себе.
А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, которая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью. И было у этой Ольги замечательное кожаное пальто, Людмила всегда такое хотела. Пожалела она тогда все-таки продавца, через пару дней пришла на рынок и сказала: «Ладно, давайте, ничего, носить можно». И продавец молча дал ей пальто, которое у него почему-то лежало в сторонке свернутое. И вернул при этом три с половиной тысячи — разницу с общей рыночной ценой. И сказал, хоть и не сразу, а когда она уже выходила: «Спасибо».
История настоящая — и фамилия настоящая, соединяешь — все как в жизни.
НЕ СО ЗЛА
— Работала тогда Ольга проводницей, — начала Людмила очередной рассказ.
— Стюардессой? — уточнила Маша. — Она же стюардесса у тебя.
— Стюардессой она потом стала, когда прошла конкурс. А до этого была проводницей, как и я теперь. Это давно было. Еще до ее замужества. То есть совсем она была молодая. В общем, так. — И Людмила настроилась на повествовательный лад. — Моя сестра Ольга, успешно закончив стажировку, приступила к работе проводницей. С непривычки ей все было непривычно — и то, что надо постоянно откликаться на просьбы пассажиров, и выполнение множества обязанностей по обеспечению горячей водой, топкой титана, мытью посуды, контролю за потреблением электричества, запиранию и отпиранию туалетов во время стоянок.
— Это ты нам рассказываешь? — удивилась Маша. Людмила слегка смутилась: действительно, когда она
что-то рассказывала, то будто бы забывала, кто именно перед ней, она адресовалась кому-то неведомому, куда-то вообще. И она сократилась.
— Все это Ольга исполняла безукоризненно, но самое трудное для нее было не спать. Старшая проводница советовала ей, что, учитывая короткие перегоны маршрута, лучше не спать совсем. Но после этого сама крепко заснула, потому что была предпенсионного возраста и болела повышенным давлением. Ольга пожалела ее будить и со всем справлялась сама. Но как только она видела, что впереди хотя бы десять-пятнадцать свободных минут, она садилась и спала сидя, чему способствовал ее молодой организм, но при этом обязательно ставила на столик перед собой будильник, от которого просыпалась, в отличие от старшей проводницы. В ту ночь у нее была отдельная задача: разбудить женщину из шестого купе в три часа сорок минут утра на станции Ртищево.
— Приволжская дорога, перед Саратовом, по времени — махачкалинский поезд, — тут же компетентно сообщил Галкин.
— Вот именно. А узнала она это из билета, потому что сама женщина ее об этом не просила. Ольга сделала вывод, что она просила старшую проводницу, а та забыла ей об этом сказать. При этом женщина была в купе одна, потому что это было сразу после Нового года и поезда шли почти пустые. Больше никого будить не надо было, поэтому Ольга чувствовала предстоящее разбуждение женщины как отдельную задачу и очень боялась проспать. Поэтому с трех часов она даже не пыталась дремать, а сидела и ждала, а в три двадцать пошла стучать пассажирке. Она стучала, но та не реагировала.
— Это у них бывает, — заметила Маша. — Сами просят, а сами не просыпаются.
— Ольга продолжала стук, но, видя, что дело принимает крайний оборот и уже три тридцать, попыталась открыть дверь ключом снаружи. Она это сделала, но дверь только чуть отодвинулась, дальше мешал запор-стопор, который сбоку, сверху. В щель Ольга видела пассажирку, которая лежала лицом в обратную сторону, а на столе перед ней что-то мигало, но женщина, естественно, не видела, так как была к столу спиной.
— Световой будильник, — понимающе кивнул Галкин. — На некоторых действует.
— Ольга стала стучать и кричать, но женщина продолжала не просыпаться. Ольга была неопытной и с тонкими молодыми нервами, она подумала неизвестно что, в частности, что женщина не спит, а в обмороке или даже умерла.
— И это бывает, — подтвердил Галкин.
— Ольга позвала бригадира, тот тоже стучал и кричал, но потом принял решение и умело подлез чем-то железным и изогнутым к стопору снаружи и защелкнул его, открыв дверь.
— Нечего делать, — сказал Галкин, который сегодня был щедр на подсказки и комментарии.
— Помолчи, — попросила его Маша. — Ну, и чего? Живая она была?
— Да, она была живая. Она проснулась и стала тереть свои глаза, не понимая, что происходит. А Ольга, которая всегда была вежливая девушка, от волнения и пережитых эмоций стала высказывать ей свои претензии. Но женщина только виновато улыбалась, а потом показала на свои уши. Ольга поняла, что она не слышит. И тут на нее накатила неожиданная злость. Если ты не слышишь, то не закрывай дверь или прими какие-то способы, чтобы самой просыпаться, а не доводи до такого состояния людей! И Ольга вдруг начала страшно ругаться самыми последними словами, пользуясь тем, что женщина не слышит ее ругани и не может ответить. Она сама не ожидала от себя своей способности. А поезд уже остановился, женщина торопливо собиралась и было непонятно, как она ко всему этому относится. Она вышла, Ольга успокоилась и хотела подремать, но ей не дремалось. Больше того, она не спала и потом, когда вернулась из рейса. Как живая стояла перед ней виноватая глухонемая женщина, а Ольга слышала собственную ругань и от этого не могла заснуть. Ей было стыдно. Вот как это бывает, думала она, когда мы пользуемся тем, что нам не могут возразить или вообще нас не понимают. Мы можем сказать самое страшное или даже сделать. А еще Ольгу мучила мысль: поняла ее женщина или не поняла. Она очень надеялась, что не поняла, но не была в этом уверена. Этот незначительный с виду случай не давал Ольге покоя. Сон понемногу наладился, но гнетущая память осталась. И однажды Ольга, придя в магазин, вдруг изобразила глухонемую.