Ошибка президента - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 44

– Татьяна. Таня, – прошептал Турецкий.

– Как ты? – послышался знакомый голос.

Турецкий открыл глаза. Он лежал на больничной кровати. Тело ломило, особенно пекло плечо. И над ним действительно склонилось лицо – лицо Татьяны Бурмеевой.

– Это сон? – спросил Турецкий.

– Вряд ли, – ответила Таня. – Мне лично никогда еще не снилась больница.

– Это здорово! – сказал Турецкий. – Нет, не то, что тебе не снилась больница. А то, что ты пришла.

– Мне недалеко было идти, – улыбнулась Таня. – Подняться на один этаж и сделать несколько шагов по коридору. Мы соседи.

Турецкий попытался приподняться на локте, но плечо пронзила такая боль, что он сморщился и опустился обратно на подушку. Таня смотрела на него глазами, полными сострадания. Теперь она совершенно не была похожа на ту холодную и неприступную красавицу, с которой Турецкий говорил несколько дней назад. Она стала иной – мягкой, доброй, отзывчивой. И при этом совершенно не перестала быть красивой, напротив. Турецкому захотелось обнять ее, прижать к себе и не отпускать никогда-никогда.

– Таня, – только и сказал он.

Она протянула руку и нежно коснулась его лица. Он поцеловал кончики ее пальцев.

– Никогда не думала, что следователь может быть таким… – задумчиво проговорила Татьяна.

– Каким? – спросил Саша.

– Таким… как ты.

– Наклонись ко мне, – попросил он.

Она присела на край, и ее лицо склонилось над его лицом, он почувствовал, как на его лоб упали ее густые волосы, и ощутил на губах вкус ее губ.

– Это что такое! – послышался рядом сердитый голос. Татьяна отпрянула, и Турецкий увидел в дверях дежурную медсестру. – Нашли чем заниматься в больнице! Это же военно-полевая хирургия!

Татьяна смущенно смотрела на сестру, а Турецкий почему-то только рассмеялся.

– Именно. Это же не школа благородных девиц и даже не инфекционная больница, – сказал он.

– Ну я пойду, – сказала Таня.

– Приходи еще, – попросил Турецкий, – пожалуйста.

Саруханов, как ни странно, не чувствовал боли, ощущение было такое, как будто пинают, бьют, молотят по мешку с песком, хотя и понимал, что этот мешок – его собственное тело.

Внезапно он упал назад. Опора, на которую навалилась его спина, исчезла. Саруханов вдруг понял, что у него закрыты глаза. Он попытался открыть их, но все заволокло красной пеленой, и он снова закрыл их. Как сквозь вату, он услышал бормотание:

– Ты его мало-мало убивай. Ай, нехорошо!

– Глохни, вертухай, шнифты выбью! – раздался рык Басмача.

– Керим пугать не надо. Керим пуганый, – прозвучал ответ.

Затем Саруханова потянули за ноги, тянули долго, потом он почувствовал, как кто-то брызгает ему в лицо холодной водой. Он снова попытался открыть глаза – красная пелена немного рассеялась. Над ним склонилось лицо тюремщика Керима.

– Живой, – констатировал он. – И куда тебя теперь? Лазарет?

– Не надо в лазарет, – прохрипел Саруханов, – там все равно прибьют.

– Кто прибьет? – спросил Керим.

– Кому надо, тот и прибьет. Говорил я следователю.

– Ай-яй, – пробормотал Керим, – лазарет тебя надо, а нельзя. Старый камера тебя посажу, там никого. Будешь лежать, не помрешь?

– Постараюсь.

– Только тихо-тихо ходить надо, – предупредил Керим. – Молчать. Чтобы сам своих шагов не слышал. Пусть думают, что ты умер.

Идти, к счастью, было недалеко. Керим открыл дверь, и Саруханов оказался в своей одиночке, той самой, которую оставил совсем недавно. Какой родной и спокойной она ему показалась!

Он лег на койку. Теперь все тело начало болеть. Шок прошел. Было очень больно, причем не снаружи, а где-то внутри. «Отбили, сволочи, все нутро. Умру, наверно, – спокойно подумал Саруханов. – Но зато я им не дался».

Телефон затрезвонил рано. Сначала Романовой казалось, что это ей снится – уже давно ей и по ночам виделась почти без вариантов сыскная работа, – но затем она поняла, что это явь, и, на ходу набрасывая халат, подошла к телефону.

– Ну, говорите, – хриплым спросонья голосом сказала Романова.

– Шурочка, – раздался в трубке знакомый голос Меркулова, – прости, что разбудил, но дело очень срочное. У тебя есть труп?

–Что? – только и смогла вымолвить Романова.

– Это, конечно, не телефонный разговор. Жду тебя на Петровке, а ты пока сообрази, нет ли где неопознанного трупа.

В трубке раздались короткие гудки. Романова еще некоторое время стояла, слушая их, и только потом положила трубку. Она решительно ничего не понимала.

Однако милицейская хватка брала свое. Впопыхах жаря на кухне яичницу, Александра Ивановна уже соображала, были ли в самые последние дни неопознанные трупы. Были, конечно, теперь это стало обычным делом. Если так пойдет и дальше, то скоро расчлененных трупов в лесу будут находить больше, чем грибов.

«Был какой-то утопленник в Яузе, в парке Дубки, в Петровско-Разумовском – тело без головы; в Лефортове – голова в полиэтиленовом мешке, но не та. Что еще… И зачем Меркулову труп?» Это был самый интригующий из всех вопросов.

Он ждет ее на Петровке, а ведь надо бы заехать к Саше Турецкому в больницу, узнать, как он там… Она на миг задумалась, рассказывать ли ему о последних событиях, и решила – не стоит. Пусть отдыхает.

Через час, открыв дверь в палату, Романова столкнулась с уходившей Ириной, которая до работы заехала в больницу. Увидев ее, Александра Ивановна закричала прямо с порога:

– Смотри, Сашок, опять к тебе женщина! Ну, ты у нас Казанова!

– Приятно, когда о тебе говорят хорошее, – вздохнул Турецкий, – особенно незаслуженно.

– Ну-ну, – погрозила ему пальцем Романова.

Она деловито уселась на стул у кровати и вытащила из сумки пакет апельсинового сока, пачку печенья и гроздь винограда.

– Шура, да ты что! – возмутился Турецкий. – Забирай детям.

– Дети давно выросли, сами себе купят, – отрезала Романова, – а тебе надо поправляться. Тут такие дела завертелись, да ладно, сейчас не будем…

Что-то в тоне начальницы МУРа очень не понравилось Турецкому. Он знал Александру Ивановну далеко не первый год и хорошо понимал, что значат такая сухая речь и озабоченный вид.

По-видимому, случилось что-то беспрецедентное.

– Что-то с дядей, с Григорием Ивановичем? – встревоженно спросил Турецкий, – Его нашли? Слава успел мне сказать, Что он пропал.