Шпион Его Величества - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Егоров cтр.№ 44

Таким образом, я с Иоахимом фон Руге первый час душевно отдыхал, наблюдая за тем, как Петр Алексеевич, жестикулируя руками, рассказывал Фридриху Вильгельму I об истории формирования Преображенского полка и о всей системе военной подготовки молодых рекрутов.

На второй день после завершения русско-датских переговоров и подписания очередного ни к чему не обязывающего русско-датского договора мы с Петром Алексеевичем поздно вечером, когда стемнело, незаметно покинули дом Генриха Бутенанта и вышли на улицу, где нас уже ждал добрый молодец с двумя жеребчиками, которых держал под узду. Петр Алексеевич лихо, не держась рукой за луку, вскочил в седло одного из жеребчиков, а я так осторожненько и при поддержке добра молодца вскарабкался в седло другого жеребчика и, ткнув его шенкелями в бок, поскакал вслед за государем.

Обычно к вечеру улицы Гамбурга наполнялись прогуливающимися жителями, которые с женами и отпрысками чинно взад и вперед прохаживались перед своими домовладениями. Но в эту ночь по дороге в Штеттин нам не встретился ни один человек, городские улицы, а затем и сам тракт, по которым мы следовали, были совершенно обезлюдевшими. Жеребчики достались нам горячие и быстрые. Петр Алексеевич всю дорогу держался на два корпуса впереди меня, с явным удовольствием подставляя свое разгоряченное лицо встречному ветру, и временами что-то радостно кричал. По всему чувствовалось, что у государя было отличное настроение, он наслаждался скачкой на своем жеребчике.

Я же не рвался на разговоры с государем, впав в глубокую задумчивость о вчерашних событиях с моим непосредственным участием.

Доставив меня во дворец и уложив на кровать в спальне, Иоганн Зейдлиц мысленно со мной попрощался и отправился начинать новую жизнь русского подданного, начиная ее с поисков попутной кареты в Москву.

А я немедленно занялся излечением своей рубленой раны, полдня потратил только на то, чтобы различными заклинаниями остановить кровотечение, начать заживление раны, но магия мало помогала, боль настолько сковала мое тело, что я не мог руки поднять, а не то чтобы ими махать в магических пассах. Тогда я вспомнил о кибер-докторе и вызвал его, через час, в течение которого кибер-доктор занимался раной, я почувствовал значительное облегчение.

Поэтому уже во второй половине дня я смог встретиться с Петром Алексеевичем, который в этот момент о чем-то увлеченно беседовал с Абрамом Петровичем. [60] Я выждал удобного момента и, попросив извинения, напомнил государю о нашей завтрашней поездке в Штеттин. При Абраме Петровиче я не мог открыто говорить о цели нашей поездки в Пруссию, но государь меня понял и согласно кивнул головой. Я уже давно заметил, что встрече с прусским королем я придавал более внимания, нежели сам Петр Алексеевич, который к встрече с Фридрихом Вильгельмом I относился как-то легкомысленно.

Вернувшись в отведенную мне спаленку, я снова занялся своей рубленой раной на спине. Кибер-доктор меня хорошо подлечил, рана зарубцевалась, но внутри ее по-прежнему гуляла сильная боль, полностью я пока не излечился. В таком болезненном состоянии я едва ли смогу выдержать дорогу до Штеттина и обратно. По всей очевидности, я все-таки оказался плохим знатоком магической медицины, моих усилий оказалось совершенно недостаточно, для того чтобы я сумел бы самого себя привести в состояние здорового человека.

Послышался царапающий звук в дверь моей спаленки, а затем дверь начала медленно открываться, на пороге во всей красе показался обаятельный молодой человек с антрацитово-черной кожей лица и тела, который отчаянно рыдал. Не произнося ни слова, Абрам, живой африканский негр и любимая игрушка Петра Алексеевича, с горькими рыданиями бросился мне на грудь. Хорошо, что за моей спиной была навалена гора подушек, которая в определенной мере амортизировала мое падение и не позволила мне потерять сознание от той зверской боли, которая снова на меня обрушилась из-за объятий этого двадцатилетнего негритянского юноши.

Захлебываясь слезами, Абрам, прижимаясь, зашептал мне на ухо:

— Алексей Васильевич, пожалуйста, помогите мне, а то я обязательно повешусь. Петр Алексеевич не желает меня отпускать от себя, а меня влечет и тянет к новым знаниям. Я уже окончил навигацкую школу в Москве и хочу учиться дальше, в Париже. Хочу окончить парижскую Сорбонну и стать большим русским ученым по математике. А Петр Алексеевич мне говорит: никуда из России тебя не отпущу.

В этот момент в полуприкрытую дверь спаленки неожиданно заглянул Петька Толстой и, увидев меня, возлежащего на подушках и к своей груди с большой нежностью прижимающего африканского юношу с горящими глазами, он радостно потер рук и скрылся в дворцовом коридоре. Было ясно, что этот поганец побежал докладывать Петру Алексеевичу о том, что видел Лешку Макарова, любовь закрутившего с Абрамом Петровичем. Было поздно что-либо предпринимать и противодействовать этим подлым замыслам, я от унижения и все еще продолжающейся боли протяжно застонал. Разумеется, Абрам не видел Петьки Толстого, мой стон воспринял совершенно неожиданным образом.

Юноша вскочил на ноги и, перевернув меня на живот, увидел большую рубленую рану на моем левом плече, как-то по-женски всплеснул руками, осторожно потрогав рубец кончиками пальцев, тихо произнес:

— Я не буду вас спрашивать, Алексей Петрович, как вы, простой секретарь государя, умудрились получить столь страшную рану, но я смогу вам помочь утихомирить ту боль, которую вы от нее терпите. Но вы обязательно мне поможете поступить на службу во французский флот гардемарином. Я знаю, что Петр Алексеевич всегда считается с вашим мнением и вам не откажет в просьбе отпустить меня на дальнейшее взросление и учение во Францию. А сейчас помолчите и не удивляйтесь!

Не слушая моих слабых возражений, Абрам Петрович поднял руки кверху и начал торжественно произносить слова на совершенно незнакомом мне языке…

4

Может быть, из-за боли, все еще крутившейся в районе раны и подавлявшей все мои чувства, а может быть, из-за дождевых туч, низко висевших над дорогой, я так и не заметил, как мы доскакали до Штеттина. Когда мы с Петром Алексеевичем на жеребчиках подскакали к городскому шлагбауму, перекрывшему нам дорогу, то усатый прусский гренадер молча рукой помахал нам в знак приветствия и, подняв шлагбаум, пропустил нас в город.

К этому времени Штеттин уже спал, только в очень редких городских домах подсвечивались окна, но прямо по нашей дороге один особняк был ярко освещен несколькими факелами, во дворе его отмечалось смутное движение многих людей. Не останавливаясь, на рысях мы с Петром Алексеевичем влетели прямо во двор и там попридержали жеребчиков в нерешительности, не зная, что делать и как нам далее поступать.