Несбывшаяся весна - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 117

– Хреновы твои дела, милка моя, – бормотала сквозь стиснутые узкие губы Надя, и желваки ходили по ее щекам, совершенно как у озабоченного, разозленного мужчины. – Булька на тебя злобствует, аж кипятком ссыт, так ярится. Хочет напоследок душу Кочегара потешить и взять тебя на себя. Смекаешь, о чем базар?

Александра споткнулась, и Надя-Кобел перехватила ее руку покрепче.

– Завтра пойдет мужской сходняк просить, чтобы тебя ей отдали. Якобы Кочегар ей такой наказ давал, чтоб отомстила тебе за того пацана. Правду сказать, думаю, пацан тут ни при чем и Кочегар ничего ей такого не наказывал. Она тебя люто ненавидит, из кожи вон лезет.

– За что, за что? Что я ей сделала? – как во сне пробормотала Александра.

– Да не знаю, какие меж вами счеты, – пожала могучими плечами Надя-Кобел. – Булька – она вообще борзая по натуре, а после того как мочканули Кочегара, еще пуще оборзела. Сама прикинь, где ты ей дорогу перешла. А может, – она поглядела на Александру с выражением неловкости, таким странным для ее рубленого лица, – а может, это я виновата.

– Почему?

– Да я как-то раз сдуру болтанула, мол, кабы я была нормальная свиноматка, как все другие, я б хотела с виду быть такой же изенбровой биксой [24] , как Маманья. Ну, Булька и взревновала – чуток из кожи не вывернулась, долго мне потом пришлось ее, дурищу, обхаживать. Ну и с тех пор она ревнует, понимаешь?

– Понимаю… – прошептала Александра. – Чего ж тут не понять. Только что ж мне теперь делать, а, Надя? Булька, сама знаешь, от меня не отстанет. К начальнику пойти?

– Погоди пока. Если пойдешь, надо будет ему закладывать и Бульку, и меня, и Кедра, старосту из пятого барака, да и еще кучу народу потреплют. Погоди до завтра. Я ей попробую малость мозги вправить.

– Надя, скажи ей, что, если она меня убьет, ей срок накинут, не меньше десяти лет. Она ж тогда на волю выйдет совсем старой! – в отчаянии воскликнула Александра.

– Да какие ее годы? – ухмыльнулась Надя. – Ей только двадцать, еще успеет нажиться на воле. К тому же она и воли-то не знает, с пятнадцати лет по зонам чалится, ее тут ничто не гнетет, все – дом родной. Главное, чтоб за кирпичный забор не послали. Но ты сама посуди, кто ты такая, чтобы из-за тебя кого-то за кирпичный забор посылали?!

И правда, подумала Александра, кто она такая, чтоб за ее убийство Бульке дали расстрельную статью? Да никто.

Значит, что? Значит, все?

– Значит, что? – повторила она вслух. – Может, мне самой прийти в медпункт да повеситься, чтоб не ждать, пока Булька меня на полосы разрежет?

Надя задумчиво сдвинула свой немыслимый тюрбан и поскребла по лбу.

– Ты погоди, – сказала угрюмо. – Дурное дело, сама знаешь, не хитрое. Может, тебя кто кровью выкупить захочет.

– Что еще такое?! – спросила Александра, едва управляясь со слезами, которые так и хлынули из глаз. – Кто-то за меня умереть должен?

– Ну да, – деловито кивнула Надя. – Ты ему обещаешь, что с семьей его расплатишься, когда выйдешь. Ну вроде как будешь на них всю жизнь вкалывать, понимаешь? Или если на воле у тебя есть богатая заначка рыжья, отдашь всю. За жизнь-то свою не жалко! Или, может, сыщется какой-нибудь совсем уж потерянный игловой или нюхальщик, который, чтобы раскумариться, на все готов, даже жистянку отдаст. Тогда ты ему дашь наширяться, а он за тебя, значит, голову на рукомойник положит и храпок подставит.

– Ну ты сама посуди, Надя, – всхлипнула Александра, – откуда у меня морфий или кокаин? Они же у главврача в сейфе! А его за перерасход как раз и могут послать за кирпичный забор! И что я вообще значу, чтобы за меня какой-то человек добровольно дал себя убить, горло перерезать? Нет, все для меня кончено…

– Ну погоди, погоди, – прогудела Надя не слишком уверенно, – не хорони неубитого!

– А вообще, может, оно так даже и лучше будет, – вдруг прошептала Александра. – Больно уж тут жизнь тяжелая! Больно страшная! Надоело мне, если честно. Ну и ничего, умру еще не очень старая и чуть-чуть даже красивая. А то к концу срока небось и зубы повыпадут, и волосы повылезут. Вернусь домой – дочка испугается, не узнает. Вот только знаешь чего жалко? У меня дочка уже взрослая, может, и замуж без меня вышла, и ребеночка родила. Я мечтала, вот вернусь домой, буду идти по улице по своей родной, по Варварской, и поверну в нашу подворотню, а там, во дворе, горка песка насыпана и маленький мальчик там играет. Волосы у него черные, глаза черные, – пробормотала Александра и улыбнулась воспоминанию о том далеком времени, когда черные глаза затмевали для нее и солнце, и все на свете. – И он меня спрашивает: «Ты кто?», а я говорю: «Я твоя… я твоя…»

У нее перехватило горло.

– Ох, дура, – сказала Надя, и лицо ее вдруг ужасно скривилось. – Дурища, сама разрюмилась, и меня развезло!

По ее багровой щеке поползла слеза, потом другая…

Александра закрыла лицо руками.

– Эй, землячка, – раздался рядом шепелявый, надтреснутый голос. – Хочешь, привет брату передам? Может, он за меня словечко замолвит?

Александра отняла руки от глаз, оглянулась.

Мурзик!

– Ты чего пунишь? [25] – прорычала Надя-Кобел, видимо, страшно разозленная, что кто-то, вдобавок мужчина, увидал ее в минуту преступной женской слабости. – У нее брат небось где? Тоже на зоне! Тебя что, в другой лагерь переводят? Или так просто, туфту гонишь? Эх, бабе и без того худо, а еще ты…

– Да ладно, бросьте, все обойдется! – усмехнулся Мурзик, помахал рукой да и пошел по направлению к своему пятому бараку, напевая:

Звуки вальса неслись,

Веселился весь дом:

Я в каморку свою

Пробирался с трудом.

Взял я острый кинжал

И пронзил себе грудь,

Пусть невеста моя

Похоронит мой труп!

Александра и Надя-Кобел смотрели ему вслед.

Прорыдав последние слова, Мурзик вдруг заорал на весь лагерь – до того противно, пискляво, дурашливо, что женщины вздрогнули:

Тра-ля-ля ля-ля-ля,

Еще раз тра-ля-ля,

Пусть невеста моя