Убей, укради, предай - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 28

– Извини, что перебиваю, – вставил Турецкий, – почему использовался именно ртутный взрыватель?

– Потому что в руках профессионала это весьма надежная штука. Дальше – заряд. Взрывчатка C-4, пластиковая, тоже, заметьте, забава не для начинающих пироманов, и главное – направленный взрыв. Заряд имел форму параболоида, размер строго выверен с учетом скорости детонации, в результате на одну десятую поверхности фронта ударной волны пришлась почти половина энергии взрыва. Чеботарев остался жив действительно чудом: насколько я понял, портсигар открыл не он сам, а его посетитель, причем совершенно неестественным образом: замком от себя. Чеботарев при этом находился раза в четыре дальше от портсигара, чем должен был, открывай он его самостоятельно. Мощность взрывной волны убывает приблизительно пропорционально квадрату расстояния. Значит, сила удара составила, грубо говоря, одну пятнадцатую от запланированной. Ну, как вы сами считаете, его хотели убить или только попугать?

– Хорошо, хорошо, – Турецкий согласно закивал головой, – убедил. Теперь второй вопрос: портсигар был подменен или наш подрывник заложил взрывчатку в оригинальный – в чеботаревский?

– Единственное, что могу сказать, по оставшимся микроскопическим щепкам: это черное дерево, а изготовлен портсигар лет сто двадцать – сто пятьдесят назад.

– Вот как… Тогда последнее: можно ли было установить заряд прямо под носом у Чеботарева, если допустить, что кто-то его при этом отвлекал?

– Что значит – отвлекал? Пригласил пообедать?

– Нет, будем считать, что Чеботарев находился в кабинете.

Лагутенко развел руками:

– Ну не знаю. Если этот подрывник – Кио или Копперфильд…

– Ладно, бог с ним, давай еще окончательно определимся с направленным взрывом. Если предположить, что покушение организовал Романов, мог он быть на сто процентов уверен, что не пострадает?

– Настолько, что взялся сам привести бомбу в действие?

– Вот именно.

– Я бы на его месте не рискнул. Ему могло оторвать руку – легко, а то и вовсе разнести на куски. К тому же зачем ему нужно было светиться и почему он открыл портсигар, когда Чеботарев был так далеко?

– Черт его знает… – Турецкий уставился на свои ботинки и высказал следующую бредовую гипотезу: – А если он «заказал» Чеботарева, а потом передумал?!

Романова этого надо поскорее брать за жабры.

Вернувшись к себе в прокуратуру, Турецкий откопал визитку его лечащего академика и позвонил с намерением просто поставить его перед фактом: Романов должен дать показания немедленно. Но академик был до абсурда категоричен: не раньше чем через двое суток – у Витольда Осиповича серьезные осложнения, вызванные контузией, и даже указом президента его, академика, не удастся заставить рискнуть здоровьем господина Романова.

«Да кто он такой, этот Романов, если ему указ президента нужен, чтобы встать с постели?! – возмущался про себя Турецкий, поколачивая бит-боя (оказалось, действительно успокаивающее занятие – и стресс снимается, и мебель при этом цела). – Надо мимоходом спросить у Кости, а то неудобно как-то получается, – может, правда наследник престола или еще кто-нибудь в том же роде…»

Вчерашний крестовый поход по ресторанам всех изрядно утомил, и сегодня решили собраться в спокойной домашней обстановке. Естественно, на домашнюю обстановку можно было рассчитывать только у Турецкого.

По этому поводу Александр Борисович примчался домой на час раньше, чтобы помочь Ирине Генриховне, которая только сегодня днем вернулась с Нинкой из санатория. Помогать оказалось не в чем. По сияющему чистотой коридору он прошел на кухню, кухня, уникальное зрелище, выглядела в полном смысле стерильной: идеально чистой и идеально пустой.

– Ну и бардак ты развел, – Ирина вытерла новым кухонным полотенцем раскрасневшееся лицо, – только закончили прибираться. Скажи спасибо ребенку, без нее еще часа два возилась бы!

– Да! – солидно подтвердила Нинка, она с жутко деловым видом соскабливала с кафельной плитки на стене микроскопическую каплю засохшей краски. – Папка, ты в коридоре не наследил? Там я пол мыла!

– Надо бы купить чего-нибудь. – Ирина Генриховна демонстративно открыла пустой холодильник. – Стыдно перед американской общественностью.

В это время в дверь позвонили.

– Поздно! – обреченно сказал Турецкий, упрекать дам в неправильном распределении трудовых усилий как-то язык не повернулся. – Будем пить чай.

Но оказалось ничего еще не поздно: это был Грязнов, руки у него ломились от пакетов и свертков, а пакеты и свертки – от яств. Ирина ринулась хлопотать: нарезать, подогревать, раскладывать, в одно мгновение загромоздила оба стола, безжалостно кроша, капая, роняя на пол куски обертки и разрушая титаническими усилиями наведенную чистоту. Нинка тоже суетилась и путалась у нее под ногами, а посреди этого хаоса с победоносным видом возвышался Грязнов, раздавая дельные советы и источая похвалы в собственный адрес. Турецкий, не в силах вынести это зрелище, вышел за хлебом. Чтобы продлить невозвращение, не спеша покурил возле хлебного ларька, купил банку пива, еще раз не спеша покурил, назад пошел самой дальней дорогой и самой медленной походкой, на какую был способен.

И опоздал. В прихожей кроме грязновского висел еще один плащ. Вся компания уже заседала за столом и вела высокоинтеллектуальную беседу. Выпивку принес Реддвей, причем на все вкусы и потребности: юному поколению – детское шампанское, Ирине – бургундское, остальным можжевеловую водку (как потом оказалось, очень даже замечательную). Не обращая внимания на появление хозяина, Реддвей увлеченно рассказывал о том, что невозможно думать невербально об абстрактных понятиях. Нинка слушала открыв рот.

– Так выпьем же за любовь! – закончил Реддвей свою речь (это, оказывается, был тост).

За хозяйку дома пили трижды, еще дважды за дам. Кроме того, Реддвей не переставая расхваливал кулинарные таланты Ирины Генриховны, ее умение создать и лелеять обстановку тепла и уюта, чего-то там плел про незатухающий семейный очаг и тонкую душевную организацию. В общем, Ирина растаяла от комплиментов, раскраснелась от вина и была настолько счастлива, что ни слова не возразила, когда Турецкий, ссылаясь на поздний час и их с Нинкой усталость от трудовых подвигов, предложил им отправляться баиньки.

Нинка оказалась менее сговорчивой, потребовала обещанную историю про кровавую комнату.

– Ну, примерно в тринадцатом веке жил в одной деревне один Воин, – наступая на горло жгучему желанию немедленно продолжить застолье, начал Турецкий у ее постели. – И в той же деревне жила одна девушка, которую он сильно полюбил. Но у нее уже был жених, который однажды, несколько лет назад, спустился в подвал под часовней и не вернулся. И труп его не нашли, а она все его ждала и ни за кого другого замуж не хотела…

– А эксперты-криминалисты все тщательно осматривали?