След «черной вдовы» - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 72

Но помимо этого еще оставался открытым вопрос с той женщиной, что, возможно, в какой-то степени ру­ководила действиями несчастной бомжихи Нюрки, ко­торая, не исключено, ее же стараниями и превратилась в шахидку-смертницу. Однако в данной ситуации мож­но было обрести ясность лишь после допросов самого Масленникова и выявления его криминальных связей в обеих столицах, особенно по медицинской части. А так­же и после того, как бравые питерские чекисты под ру­ководством Ивана Мохова выйдут из странной спячки и отыщут тех братков из «псковской» бригады, кото­рые увезли Нюрку и клички которых уже назвал им на допросе хозяин кафе «Бодрость» господин Нефедов Сергей Степанович. Только вот что-то они все ни мы­чат ни телятся. А может, просто не хотят, чтобы с ходу развалилась их собственная, удобная во всех отноше­ниях, «чеченская версия»? Ведь под это дело многое можно было списать. Да, поди, уж и постарались, и не одну тихую «зачистку» провели, и хвосты свои подо­брали, а тут вдруг — раз, и на тебе! Большим конфу­зом, однако, запахнет. Особенно в глазах своего же бывшего коллеги. Вот и тянут, сопротивляются очевид­ным фактам.

Впрочем, если так рассуждать, можно далеко зай­ти. Ну, например, предположить, что тех братков дав­но уже и взяли, и хорошо допросили, а теперь просто не знают, что с ними дальше делать. Оставлять в свиде­телях или тихо убирать? И пока сами для себя этот кар­динальный вопрос не решат, будут игнорировать и пря­мое указание заместителя генерального прокурора — все допросы задержанных по данному делу производить в его присутствии либо при непосредственном участии Гоголева.

На этой последней версии настаивал Гоголев, хотя сам же недавно обещал Меркулову не катить бочку на чекистов. Но у него именно с Моховым всегда были несколько натянутые отношения, при том что Виктор Петрович вообще старался с фээсбэшниками не конф­ликтовать. Да оно как-то уж сам собой получалось, традиционно, что ли.

Константин Дмитриевич морщился, но в глубине души почему-то верил интуиции своего заместителя в следственной группе. Однако не жаловаться же прези­денту на то, что чекисты его не слушаются: раз не слу­шаются, значит, сам и виноват.

Но к этой проблеме ничто не мешает вернуться поз­же. Главное— не прозевать теперь Масленникова и опять же даже на пушечный выстрел не допустить к нему чекистов. Получается, все оперативные действия при­дется проводить в глубокой тайне. Видимо, поэтому и не ринулся сломя голову Виктор Петрович по всем ад­ресам, где мог находиться Вампир, а послал по ним сво­их собственных, верных сотрудников — установить тщательное и жесткое наблюдение и немедленно сигна­лизировать при обнаружении объекта, чтобы затем дей­ствовать быстро и решительно. Бывали уже случаи, и не такие редкие, к сожалению, когда соперничающие «конторы» предпочитали самым решительным образом «избавляться» от подобных объектов, лишь бы не под­пускать к ним «соседей». Почему же сейчас может быть у них сделано исключение? Тем более что именно на Максиме Масленникове, судя по всему, «завязано» очень многое, да к тому же чрезвычайно опасное для некоторых лиц высшего государственного эшелона. И, значит, опять же кое-кому вполне могла прийти в голо­ву весьма трезвая мысль, что рисковать своим положе­нием не стоит. Проще избавиться от головной боли. Резонно, ничего не скажешь.

Вот примерно в таком духе и объяснил Гоголев огор­ченному Поремскому свою тактику. «Важняк»-то был сразу уже готов мчаться, стрелять, задерживать, доп­рашивать и так далее. Ну хорошо, а если объект в дан­ный момент отсутствует по всем трем адресам? А если он вообще проживает по четвертому, нам еще неизвес­тному? Да он же после такой дружной и громкой ак­ции, в которой будут задействованы практически все спецслужбы, просто исчезнет! Или у одной из этих «служб» вдруг сработает чувство самосохранения, и объект неслышно уберут. Окончательно концы утопят. Нет, действовать надо только наверняка.

Он, кстати, дал указание своему оперативнику, ко­торый охраняет Дарью Калинову, организовать ей справку от врача, что она заболела, простудилась, ей прописан строго постельный режим, и чтоб в театре все узнали, что она лежит в постели и кашляет. И ничего там у них без нее не случится, все равно лето и спектак­лей нет. А ревизию атласных панталон и балетных па­чек можно провести и позже. Зато не исключено, что Максим, с его-то характером и необузданным темпера­ментом, клюнет на это дело. Нет, Дарья — не подсад­ная утка, конечно, но... немного в этом роде. А в ее ох­ране можно не сомневаться. Впрочем, если у Владими­ра есть в этой связи свои сомнения либо подозрения — да мало ли какие мысли могут вдруг посетить молодо­го человека, когда он знает, что у постели его дамы, извините за выражение, денно и нощно дежурит посто­ронний мужчина во цвете лет и в самом, что называет­ся, соку? — то никто не станет возражать, чтобы и Поремский тоже подключился к ее охране. А что, может, так оно будет и сподручнее?

Г оголев хитро улыбался, но Владимир принял пред­ложение за дружескую шутку и не обиделся. А в самом деле, уж не ревнует ли он Дашку? Это ж ни в какие во­рота! Ой, а ведь, кажется, ревнует...

И пока «мэтры» вот так подшучивали и подначива­ли «молодежь», случилось происшествие, которое по­казало, что именно Виктор Гоголев как в воду смот­рел, а не Владимир Поремский с его богатым вообра­жением. И, собственно, оно, это событие, и отпустило все тормоза, которые еще сдерживали Константина Дмитриевича дать отмашку для всеобщей облавы. Не любил он все-таки половинчатых дел и вынужденных кардинальных решений, которые чаще грешат излиш­ней самоуверенностью и избыточным темпераментом исполнителей, нежели являются следствием холодного рассудочного анализа руководителя операции либо его штаба. Отсюда, кстати, и проистекают всевозможные срывы, за которые потом приходится оправдываться, ссылаясь то на недостаток исходных данных и вообще фактического материала, то на срывы и ошибки опера­тивных работников, то на утечку информации, а то и на все, вместе взятое.

Произошло же следующее.

Как и договорились, Дарья Петровна позвонила в дирекцию театра и совершенно осипшим голосом со­общила о своей совершенно неожиданной болезни, сва­лившей ее в койку, заместителю директора Сысоеву. Тот и отреагировал вполне в духе своего сволочного харак­тера. Заявил, что болеть в такую погоду, когда к тому же в костюмерном цехе проходит важнейшая годовая инвентаризация, может только крайне безответствен­ный человек. И вообще болеть Дарья Петровна вполне может и за свой счет, не ставя об этом в известность администрацию, достаточно только ее заявления об уходе со службы по собственному желанию. Претенден­тов на освободившуюся должность с достаточно высо­кой зарплатой у него — пруд пруди. Но предупредил также, что всю недостачу, которая, несомненно, будет обнаружена после окончания ревизии, отнесут на ее счет, о чем и оповестят, но уже в судебном порядке.

Слушавший этот разговор по отводной трубке Фе­дор Евгеньевич Седов, оперативник уголовного розыс­ка, которого предварительно тщательно проинструк­тировал, как себя вести, сам Г оголев, сделал Даше знак рукой, чтобы она промолчала, и включился в разговор.

— Слушай сюда, Сысоев, — грубым, будто проку­ренным, голосом начал он. — Ты свой базар, пацан, брось. Сказано тебе — больна, значит, так и есть. И не вякай про своих прен... прет... мать твою, претенден­тов. И про недостачу не зарывайся. Ты в Комарове уса­дебку с дачей купил, на чье имя записал, а? Забыл, пад­ла? Так я напомню. Слушай и запоминай, сучья душа. Болеет телка. А кто спросит, так и отвечай. И не базлай с чужими лишнего. Без дачи останешься. И без своего блядского языка. Усек? Вот так.