Семейное дело - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 21

— А на скетче ноги в рисунке помещаются. Я заметил, не беспокойся. На скетче целый заяц — на стене ползайца. Почему? Это во-первых. Во-вторых, что у тебя с композицией?

— А что?

— А то. «Карлсона» читала?

«То у него был „Швейк“, теперь „Карлсон“ объявился, — отметила про себя Галя. — Начитанный какой».

— Помнишь, как Карлсон рисовал петухов? Огромный лист бумаги, а в самом углу — крохотулечная красная козявка. И называется «Одинокий петух». А у тебя получился одинокий заяц. А остальное пространство куда девать?

— А может, я так вижу, — входя в роль непризнанного гения, возразила Галя.

— Видеть будешь, когда научишься. Если хочешь быть райтером, делай зарисовки с чужих писов. Не для того, чтобы копировать — копии никому не нужны, уважать тебя за это не станут… Просто рисуй, чтобы понять, как это делается. Не оригинальничай, не ищи свой стиль. Вот когда накопируешься по самое не могу, начнут у тебя появляться мысли: вот здесь я бы линию провела по-другому… а вот этот цвет бы усилила за счет соседнего…тогда, считай, ты этот свой стиль начала находить. Знаешь, как художники учатся? Копируют в музеях великие полотна. Вот и ты так же. Еще раз призываю уяснить себе раз и навсегда: райтеры — те же художники. Материал немного другой и поверхности специфические, но в методах, если разобраться, никаких различий. У тебя как с анатомией?

— Плоховато, — призналась Галя. Она умела оказать первую медицинскую помощь при ранениях, но дальше этого ее познания не простирались.

— Если человеческие фигуры хочешь изображать, купи себе отличную книгу. Енё Барчаи, венгр, написал. Называется «Анатомия для художников». Иллюстрации — блеск, человеческое тело в разных ракурсах. Самое трудное — передать движение.

Словно желая проиллюстрировать тезис о движении, Апрель ударил ногой о мерзлую, не по-весеннему, землю. Нога обута в белую кроссовку с голубыми вставками. Спереди, на кроссовочных язычках, — оранжевые украшения в виде кругов, разомкнутых вправо; и на одной, и на другой кроссовке — только вправо. Эти круги в продолжение дидактической речи разглядывала Галя и мысленно переставляла их так, чтобы на левой кроссовке круг был разомкнут вправо, а на правой — влево. Перестановки кругов требовало ее чувство симметрии. Может быть, стремление к симметрии — признак таланта художника?

— Задание ясно? — иссякло красноречие Апреля. — Действуй. А я пошел.

— Это как это «ясно»? — испугалась Галя: Штирлиц внутри нее ощутил, что близок к провалу. — А что же я буду копировать, если у меня нет ни одного знакомого райтера? Вы мне, пожалуйста, скажите, где я могу увидеть их писы. А еще лучше — посмотреть, как они работают. Ну, пожалуйста! Ведь начинающий художник тоже должен наблюдать за мастерами…

Видимо, Галины доводы, а особенно ее взволнованный вид, показались Апрелю убедительными.

— Ладно, так и быть. Знаешь, может, это непедагогично, но я сразу хочу сказать: в тебе что-то есть. Ты ни хрена не умеешь, но задатки в тебе просвечивают… Тебе попадалось где-нибудь изречение Матисса? Он сказал: если художник рисует дерево, он должен чувствовать, как оно растет. Ты как будто все время чувствуешь рост своего дерева…

Галины круглые щеки покраснели от удовольствия. Пусть она не собиралась становиться художницей, а все равно приятно, когда хвалят! Ее так давно ни за что не хвалили… Все привыкли, что она — опытный сотрудник, быстро приобретающий профессиональное мастерство; за что же здесь хвалить? А вот, оказывается, даже опытным сотрудникам поощрение необходимо…

— А на Швейка не обижайся. Швейком я тебя назвал, потому что вид у тебя бравый и молодцеватый. И еще потому, что в райтерском деле ты — новобранец…

— Ага, а еще потому, что я толстая, — самокритично сообразила Галя.

Апрель покровительственно расхохотался и окончательно смягчился по отношению к ней.

— Да, вот еще, — уточнил Апрель, — реши, какое направление тебе ближе: поезд или стена.

— Конечно, поезд! — с таким энтузиазмом брякнула Галя, что это могло бы показаться подозрительным. К счастью, не показалось. — Эстетика движения… и потом… и вообще… Я уверена, что у меня неудачно получилось на стене, потому что мое призвание — поезд!

— Мальчики, — мягко, почти заискивающе, обратилась к близнецам Нинель Петровна, — будете сегодня дома ужинать?

Жизнь в доме Скворцовых понемногу возвращалась в будничную колею: исчезли черные платки, завешивавшие зеркала в день похорон, убраны с глаз долой траурные одежды, сменившиеся на полной фигуре Нинель Петровны чем-то по обыкновению пышным и разноцветным. Вещи Николая вдова большей частью, по совету Ильи, отдала бедным, а то, что осталось, дорогое, как воспоминание, спрятала в самом дальнем углу шкафа — Нинель Петровна извлечет этот печальный неприкосновенный запас спустя некоторое время, когда утихнет боль, а пока займется домашними делами. Родион снова смеется, Таня снова капризничает — гибель отца их не изменила. И старшие сыновья точно так же, как раньше, ведут свою особую, отдельную от семьи жизнь, на которую не спрашивают ничьей санкции. Пока был жив Николай, Нинель Петровна могла к нему обратиться: «Близнецы совсем от рук отбились, повлияй на них хоть как-нибудь, ты же отец!» Сейчас, лишившись мужа, она поняла, что слегка побаивается этих рослых парней, которые незаметно подменили очаровательных послушных мальчиков, чья розовощекая одинаковость служила предметом умиления для сентиментальных женщин старше сорока лет. Как давно она не разговаривала с Кириллом и Ростиславом по душам, не пыталась выяснить, что у них на уме? Но сейчас, когда после смерти Николая Скворцова не минул еще и месяц, разговоры по душам были бы некстати, и Нинель Петровна довольствовалась тем, что соблюдала вежливый нейтралитет.

— Нет, мам, — с такой же равнодушной вежливостью ответил один из близнецов, — вряд ли. Ты не волнуйся: мы в студенческой кафешке поедим.

Кто это сказал: Кирилл или Ростислав? Когда мальчики были совсем крошечными, Нинель Петровна их часто путала и различала только по родинке, прятавшейся в подколенной складочке пухлой ножонки Кирюши. Когда подросли, опознавательного знака не требовалось: это только для посторонних Кирюша и Ростик были на одно лицо, а мать улавливала, что на самом деле они совсем не одинаковые… А теперь вот опять начала путать. Стареет? Или дело в том, что дети отдалились от нее?

— Ну что с вами поделаешь? — вздохнула Нинель Петровна, пряча свое беспокойство. — Ладно уж, ешьте где хотите и что хотите. Только не пейте всякие «колы» и «пепси»: от них бывает гастрит, они стенку желудка разъедают начисто. Возьмите лучше чаю.

Близнецы переглянулись. Чтобы выразить свое отношение к словам матери, им необязательно было громко смеяться: достаточно чуть-чуть прищурить левый глаз.

Возможно, Нинель Петровне стало бы легче, узнай она, что ее взрослые дети никогда не пьют ни «колу», ни «пепси», ни другие напитки, рекламируемые новым мировым порядком. Но вряд ли ее обрадовало бы, узнай она, что воздержание от таких напитков обусловлено не заботой о целостности стенки желудка, а идеологическими причинами. Хотя в не такой уж далекой молодости Нинель и Николай Скворцовы были настоящими неформалами — что ж, таков, видно, закон жизни, что одно поколение не понимает следующее за ним, и неформальные увлечения каждого из поколений разъединяют сильнее, чем сближают.