Семейное дело - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 11

Все они были хороши. Всех их признавали, по молодости лет, одинаково талантливыми (правда, Птах все же шел впереди). Но не только в таланте было дело, когда Неля из всех троих выбрала и полюбила именно Колю…

Он был одинок. Звучит смешно, прямо как основная черта романтического героя, неуместная в наше время, но одиночество было ему свойственно, как хромому — костыль, как беременной — огромный живот, как любителю шахмат — портативная шестидесятичетырехклеточная доска, на которой он, улучив свободную минуту, разыгрывает сложные, умозрительные, непонятные для других комбинации. Эта сложность внутреннего мира являлась всем остальным только в те мгновения, когда она прорывалась на холст или чистую стену в виде умопомрачительных гигантских букв в технике «3D», анилиновых джунглей, сотканных из красок персонажей, полных красоты и ужаса.

То были действительно шедевры, сейчас Нинель Петровна не стыдится этого затертого слова, взамен которого, однако, ничего лучшего не придумали. Но и тогда семнадцатилетняя Неля взирала и на них, и на их создателя снизу вверх — преимущественно издалека. Птах был недоступен; с Белоусовым-Колобком она чувствовала себя проще. Он и рассказал ей, якобы по секрету (на самом деле этот секрет рано или поздно узнавали все), что Птах давно уже один — совершенно один. Обитает в большой трехкомнатной, правда запущенной, квартире в центре Ленинграда. Сам себе готовит, сам себе стирает, даже научился, в условиях дефицита, перешивать себе предлагаемые убогой послебрежневской легкой промышленностью вещи во что-то пристойное. Эта наука была свойственна ему с детства: мать, красивая и легкомысленная, сыном интересовалась мало и кочевала от мужика к мужику, надолго бросая мальчика, которому приходилось оставаться на хозяйстве. Если классифицировать женщин по системе «мать — любовница», то Клавдия — стопроцентная любовница, в ней не было ни грамма от матери! Привыкла жить на чужой счет, привыкла клянчить деньги… Колин отец, надломленный моральным обликом этой особы, к сыну привязанности не испытывал, тем более что у него появилась другая, благополучная семья. Женщины в трехкомнатной квартире не задерживались: Птах питал пристрастие к богемному образу существования, чего ни одна из них долго вытерпеть не могла.

«Я вытерплю!» — поставила себе программу-максимум Неля и принялась воплощать ее в жизнь с решимостью и упорством своих семнадцати лет. Разумеется, пространственно-временных рамок фестиваля в Калининграде для достижения поставленной цели оказалось маловато. Предстояли ей еще и поездки в Ленинград (который, впрочем, коренные жители так и не прекращали называть Питером), и как бы случайные появления то в одной знакомой Птаху компании, то в другой, и негодование родителей по поводу того, что дочка последний стыд потеряла, и тихое примирение с родителями…

А главное, предстояло научиться граффити! Пусть не в таком объеме, как Птах, ну да ведь она и не стремилась стать самым выдающимся райтером всех времен и народов. Илья-Фантомас по фамилии Вайнштейн, который, как обнаружилось, проживал в маленьком подмосковном городке, в отдельном доме, с больной матерью после смерти крепко пившего отца, охотно согласился давать ей уроки. Илья всегда был талантлив, но совершенно лишен честолюбия, а потому ни с кем не конкурировал и ни перед кем не заносился. Сколько Нинель Петровна его помнит, его волновали исключительно мировые проблемы, заковыристые вопросы наподобие «Ради чего стоит жить?». В религию он тогда еще не ударился: это случилось позже, причем до православия Илья увлекался иудаизмом и пытался штудировать каббалу… Но их совместные уроки — это было еще даже до иудаизма. В подмосковных, пахнущих прелой осенью окрестностях железнодорожных путей, избрав в качестве холста километры бетонных заборов, они тренировались в искусстве настенной росписи и смывались от агрессивно настроенных личностей, которые не считали их настенные росписи искусством. Илья учил ее самому простому: как создавать эскиз, на который потом лягут краски, как держать баллончик, чтобы не испачкаться, как выйти из положения, если стена мокрая… Неля внимала всему, что бы ни говорил Илья, лелея мечту, что совсем скоро благодаря этим урокам она сможет быть ближе к Николаю.

А оказалось, Николаю это все было совершенно не нужно. Нелю приблизили к нему не райтерские навыки, а ее наивные круглые глаза на круглой мордашке в сочетании с типично Нелиными острыми локотками и тончайшей талией — ох, самой трудно в это поверить! Оказалось, что Николай считает достоинством не ее райтерские поползновения — таких мастериц вокруг него было пруд пруди, — а ее тягу к созданию прочной семьи. Для Коли семья — это святое; возможно, потому, что он-то, бедняга, нормальной семьи не знал… Как дети, играющие в «дочки-матери», они планировали семейный бюджет — было бы из чего планировать! — обсуждали количество детей, придумывали им самые замечательные имена. И когда Неля, навестив хмурую врачиху в районной женской консультации, получила подтверждение, что она действительно беременна, ее чувства были далеки от стандартных эмоций залетевшей без мужа соплюшки. Неля испытывала острый прилив счастья. Потому что Коля Скворцов был одним из немногих мужчин — может быть, единственным, но тем ценнее, — которых можно удержать с помощью ребенка. Неля щедро подарила ему то, о чем он всегда мечтал: у них действительно получилась идеальная семья!

Близнецы оказались зачаты в конце восемьдесят пятого…

— Нинель Петровна… — Голос старшего помощника генпрокурора вывел ее из прошлого, в которое она погрузилась, точно в теплую ванну, вообразив на секунду, что все молоды и жизнь по-прежнему впереди; она вздрогнула, словно проснувшись. — Нинель Петровна, кто из этих двоих — Белоусов или Вайнштейн — в последнее время теснее общался с вашим мужем?

— Так сразу и не ответишь… С Ильей Коля чаще соприкасался по работе: они вдвоем занимались дизайном. А Ролка главным образом забегал к нам домой, иногда случалось ему попадать в то время, когда Коля еще не вернулся из дизайнерского агентства. Тогда он сидел у нас, болтал с детьми, я угощала его чаем… В общем, Коля общался и с тем, и с другим.

— А из-за чего эти двое все-таки невзлюбили друг друга?

— Если бы они были мужем и женой, можно было бы сказать: «Не сошлись характерами». Но поскольку они друзья, то вернее будет: «Разошлись характерами». Знаете, как если люди идут вначале по одной дороге, а потом она разделяется надвое, и так же расходятся их пути… Видите ли, Александр Борисович, они и в молодости были совершенно разными, но тогда их объединяло общее увлечение, общая бедность, общая идеология, которая заключалась в том, что все старье надо оттащить на помойку. Сейчас все по-другому, да, все по-другому…

— У Белоусова и Вайнштейна были конфликты с Николаем Викторовичем?

— Конфликты? Так сразу в голову не приходит… — Кажется, Нинель Петровна сегодня разыгрывала нарочитую медлительность, но отвечала по существу. — Ролка вечно подтрунивал над тем, что Коля забросил граффити ради дизайна, гребет деньжищи лопатой, совсем обуржуазился. Ролка ведь по-прежнему верен увлечению молодости: постоянно ездит на фестивали граффити. Намекал на то, что Колю все уже забыли, что в международном движении граффити он, Ролка, занял его место… Ну Николай к этому относился спокойно: он считал, что честолюбие хорошо в молодости, а в зрелые годы надо задаваться более серьезными вопросами, чем популярность. А вот шуточки о деньгах его смущали: когда Ролка их заводил, все старался перевести разговор на другую тему.