– Какое еще рагу?
– Шотландское, милорд.
Томас Турлоу отворачивается, пряча улыбку.
– Толку от твоих предсказаний! – недовольно говорит не заметивший шутки барон. – Если это трое сарацин, зачем им лица заматывать и в подвал запирать? Будь у них и вправду черная кожа, Болдвин сейчас показывал бы их за деньги, ты что, этого старого лиса не знаешь, что ли?
– Э…
– То-то и оно. Давай-ка за обозом следи. Чтоб не растягивался.
– Слушаюсь, – Мак-Карти уносится прочь. Барон пытается почесать в затылке, натыкается пальцами на железо шлема и беззлобно ругается.
Сарацины… Королева… Там видно будет. Кто бы это ни был, он просто человек, а сидящий в подземелье человек – это или враг, которого следует повесить, или друг, с которым можно выпить доброго вина или потребовать за него выкуп – что тоже неплохо. Какие еще могут быть возможности, верно?
Высоко в небе описывает круги ворон. Ему тоже интересно.
Глава 4
—Хрясть! – дверь, что ведет в трапезный зал, распахивается во всю ширину, и оттуда спиной вперед вылетает слуга, один из тех, что работают по замку, кухне, конюшне… Хозяйство Джона Рэда достаточно велико, чтобы разделять обязанности прислуги, но в большинстве случаев этого все-таки не делают.
«А Болдвин-то, хитрец, сам не пошел докладывать», – думает на бегу Томас Турлоу, спеша, стараясь успеть… Не успел.
– Хрясть! – второй слуга кувырком пролетает мимо него, молодой человек едва успевает посторониться.
«И послал, небось, не абы кого, а тех, кого хотел проучить, лис старый».
– Господом кля… – доносится из трапезной.
– Хрясть!
Третьего бедолагу сэр Томас успевает поймать на лету, бережно кладет на пол и осторожно – мало ли, что здесь еще может летать по воздуху – входит в трапезный зал.
– Перепились, мерзавцы! – несется ему навстречу. – Где этот ведьмин сын Робертсон?! Клянусь небом, он у меня месяц будет спать на животе! Нет, два месяца!
В комнате трое – барон Джон, только что вошедший сэр Томас и его тезка, святой отец Томас О’Нил, странствующий монах из ордена францисканцев, что заглянул в замок пару дней назад и задержался. Монах обеспокоен, но лицо его непреклонно, ибо, похоже, барона Джона Рэда он еще толком не знает.
– Истинно говорю вам, пойманы исчадия адские, кои…
– Хрясть!
«Говоришь, вера лучший щит? Эх, монах, слаба твоя вера, а вот ухо теперь будет с тележное колесо».
– Да что стряслось-то? – озадаченно спрашивает сэр Томас.
Лицо у барона совершенно красное, но удар ему не грозит – когда он в таком состоянии, ударов, наоборот, следует опасаться окружающим.
– Ты знаешь, чем они тут занимались, пока мы караван брали?! – гневно грохочет он, расхаживая по комнате и пинками распихивая с дороги стулья. – Чертей ловили! Представляешь?! И поймали – целых три штуки, барсуки трехнутые, ежа им в глотку да через задницу, да задом развернуть, чтобы… что ты на меня уставился?!!!
– Я вина принес, – смиренно произносит молодой человек, пряча улыбку.
– Ну… так давай его сюда!
Слышно молодецкое бульканье.
– …перевешать за…
Снова бульканье.
– …евнухи беременные…
Бульканье.
– Все, пошли искать Болдвина. Уф! Что-то вино крепкое попалось!
– Обопритесь на мою руку, милорд.
* * *
Болдвин Робертсон, бойкий старикашка лет шестидесяти от роду, и вправду знал, когда надо прятаться, а когда (да практически никогда!) – смело идти вперед, навстречу опасности. Сейчас, чтобы с ним встретиться, пришлось спускаться в то самое подземелье – обширную пещеру, найденную при постройке замка и местами облагороженную дубовыми дверьми с крепкими запорами и решетками, способными остановить любого, кроме, может быть, сэра Томаса.
Идут шестеро: один из попавших под господскую руку слуг, он показывает дорогу, сам барон, слегка навеселе, ведомый под руку сэром Томасом, и, как ни странно, монах. Воистину, некоторые люди никогда ничему не учатся. Плюс двое солдат – для поручений и придания событиям надлежащего грозного вида.
– Ступеньки, – бормочет барон. – Зачем их тут столько? Все срыть!
– Непременно! – соглашается с ним сэр Томас, но уже без прежнего энтузиазма.
Дело в том, что человек – существо сложное, и есть у него привычки врожденные и необоримые, примером чему может служить манера смотреть в темноте под ноги. Никто не спорит, разумеется, что в нормальных условиях, скажем, в замковом коридоре, это чрезвычайно полезная привычка, ибо она помогает не наступить на лежащую на дороге охотничью собаку или, скажем, своего брата-рыцаря, сраженного усталостью и внезапным богатырским сном. Но вот во мраке пещеры, освещаемой одним лишь факелом, да и то – тусклым, она пагубна, ибо, глядя вниз, можно врезаться головой во что-нибудь свисающее напротив, сверху, с потолка. Что только что и имело место, ибо строители замка не принимали в расчет двухметровых посетителей и на высоте перекрытий, где могли, сэкономили.
Разумеется, ни ссадины, ни шишки, ни даже легкого покраснения рыцарь не заработал, для этого его череп слишком прочен, но честь – честь слегка пострадала, а значит – настроение слегка испортилось. Теперь он пытается глядеть и вверх, и вниз одновременно. В целом, эта тактика дает свои результаты, хотя и не совсем те, что ожидалось.
– Что ты все киваешь?! – возмущается сэр Джон. Его воспитанник вздыхает.
Но наконец путь пройден.
– Пришли, мой господин, – слуга кланяется, стараясь быть на расстоянии, большем зоны досягаемости конечностей любимого хозяина. Перед пришедшими дубовая дверь, окованная железом и запертая на засов, а перед дверью стоят два стражника. Услышав приближающихся загодя, они имели время подготовиться и теперь стоят по стойке «смирно», с оружием наголо.
– Да открывайте уже! – раздраженно бросает барон.
Дверь открывается со скрежетом, способным поднять мертвого.
– Петли смазать. Ты! Отвечаешь.
– Да, господин.
Барон Джон и его спутники входят в маленькое помещение. Собственно, оно с самого начала было задумано как камера для заключенных. Минута проходит в ожидании, пока за спиной новоприбывших воткнут в специальную подставку факел и запалят еще два. В камере постепенно становится светлее, можно разглядеть три закованных в колодки тела, лежащие на полу без движенья, Болдвина Робертсона (в самом дальнем от барона углу) и еще двух стражников.
– Ну, и где эти ваши исчадия? – снова начинает заводиться барон. – Ну-ка… а… ну, вижу. Н-да…
* * *
– Истинно говорю вам: тварей сих надлежит сжечь на костре, ибо огонь очищающий…