Опасное семейство - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 52

Пока Турецкий то с одной, то с другой стороны подходил к полковнику Медведеву, проявившему истинно медвежье упорство в том, что невиновных в тюрьмах не держат, и по этой причине отказавшемуся от всякой защиты своих сотрудников, по существу, сдав Их без всякого сожаления, Грязнов разматывал очередного охранника — Виктора Старостенко.

Выслушав те же самые аргументы Вячеслава Ивановича, которые тот уже высказывал Лютикову, Ста-ростенко даже не стал раздумывать, а с готовностью их принял. Было бы странно иное — если бы он стал возражать! А тут ему прямо подсказывают удобный ход: я, мол, такой-сякой, сирота казанская, мной командовали, мне приказывали, меня заставляли… А кто конкретно? И вот тут и появился новый мотив в аргументации.

Начальник, полковник Медведев, фактически передал их группу Юрию Петровичу Кирееву чуть ли не в собственность. Они и на службу-то являлись только в день получки. А личное оружие держали всегда при себе.

— Стрелять-то хоть из него приходилось? — небрежно спросил Грязнов.

— Ну а то как же!

— А патроны где брали? У полковника получали? Отчитывались за отстрелянные?

— Да зачем? Юрий Петрович…

И тут осекся Старостенко, сообразив, что по инерции проговорился. Но Грязнов, ухватившись за этот факт, слезать с него уже не собирался. Он пространно стал рисовать картину баллистической экспертизы, о которой Старостенко думал в настоящий момент меньше всего, а в конце концов подвел дело к тому, что пули, извлеченные из стволов деревьев, по заключению экспертов выпущены из автоматов, принадлежащих ему, Старостенко, и Лютикову. Притом, что автоматные рожки у них обоих оказались полными. Добавил Вячеслав Иванович и что акт экспертизы подвезут с минуты на минуту, так что дело верное, сомнений быть не может.

Сообразив, о чем идет речь, охранник стал клясться, что сам не стрелял, хотя про Лютикова такого утверждать не может, поскольку просто не видел. А стреляли наверняка Алымов с Барышниковым, тоже дежурившие в ту ночь. Не исключено, что могли отстрелять, а потом заменить пустой рожок на полный и у его автомата, который обычно хранился в дежурке, в металлическом шкафу, откуда оружие и забрали при задержании.

Сказав «а», бедный Виктор Прокофьевич вынужден был говорить и «бэ».

В кого стреляли-то? Да в людей, которые приехали к Кирееву на переговоры. Но хозяин разговаривал только с Москаленко — у себя в беседке, это в глубине усадьбы, а когда остальные, сидевшие в машине, в микроавтобусе, услышали в саду выстрелы и кинулись к Москаленко на выручку, тут уж и по ним, наверное, начали стрелять Барышников с Алымовым. Больше-то и некому. А вообще, ими Орехов командовал как старший наряда. Они там все и были, а Старостенко и Лютиков находились у шлагбаума и на саму территорию не ходили. Но выстрелы слышали, да.

— А вот Лютиков утверждает, что он спал в дежурке и ничего не слышал.

— Не знаю, может, когда и спал, но только у шлагбаума мы с ним в ту ночь были вдвоем. И Орехов потом к нам пришел.

А позже, продолжал он рассказывать, когда приехала милиция и, так ничего не добившись, уехала обратно, тела убитых — их было семь человек — по приказу Орехова запаковали в целлофановые темные мешки, уложили в две машины, в тот самый микроавтобус и в джип, и Барышников с Алымовым тихо увезли их куда-то. А вернулись на джипе рано утром.

«Вот тебе и вся твоя железная уверенность, Федор Алексеевич!» — подумал Грязнов о генерале Шилове.

Пары суток сидения в камере — без подельников и их советов — оказалось вполне достаточно для того, чтобы заставить Старостенко, да, впрочем, и того же Лютикова, мертвой хваткой цепляться за любую предложенную им спасительную идею, лишь бы только скинуть с себя вину. Кого сейчас нет рядом с тобой? Кто не сможет возразить или уличить тебя во лжи? Ну, конечно, Барышников с Алымовым! Вот на них, стало быть, и надо все валить.

После такого признания, словно бы облегчившего душу Старостенко, вопрос об убийстве Русиевым Лилии Трегубовой разрешился просто. Охранник, в общем-то, и не скрывал теперь, что приезжал на место, но только посмотреть — и все. А зачем? Так проверить, не осталось ли улик, так Игнат приказал.

На этой же версии настаивал и Лютиков.

Интересно, что теперь будет рассказывать Орехов? У него ведь, судя по признаниям охранников, была особая роль в этом кровавом деле. Это он якобы постоянно бегал к хозяину и командовал потом — кому и что надо делать…

Старостенко увели. Уходя, он с надеждой взглянул на генерала Грязнова, оказавшегося, по его мнению, не таким уж и коварным, как говорил о нем в камере один сиделец, урка со стажем, знававший в свое время бывшего начальника МУРа.

Грязнов понял смысл этого взгляда.

— Хотите что-нибудь передать жене?

— Пусть придет… — Помолчав, Старостенко добавил: — Только не придет она… Гордая.

— Да, преступнику в глаза смотреть — приятного мало. Вы бы хоть о жене-то своей вспомнили, когда шли на убийства?

— Не убивал я никого! — снова, уже со слезами на глазах взмолился Старостенко.

И Грязнов готов был уже поверить ему, но по старой муровской привычке не делать окончательных выводов на полпути приказал конвоиру задержанного увести, а к нему доставить Орехова, но сделать так, чтобы они ни в коем случае не могли встретиться в коридоре.

Дотошный Рюрик Елагин, изучая уголовное прошлое Игната Русиева, отыскал-таки одну зацепку. В девяносто втором году он был осужден по делу о вооруженном ограблении обменного пункта валюты. Его напарник оказался проезжим из Питера. Не собираясь задерживаться в городе, он по собственной беспечности даже маску для безопасности, как Игнат, на себя не натянул. Вот его-то и запомнил раненный Игнатом охранник. Этого питерского. Семыкина взяли уже в поезде, на подъезде к Сухуми. Ловко тогда у ментов получилось. Ну а тот, недолго думая и не собираясь брать на себя чужую кровь, сдал Игната.

Оба налетчика отсидели свои сроки и вышли на волю. А теперь, вероятно, когда у Русиева возникла необходимость где-то отлежаться, не исключено, что таким дном для него стало жилье его бывшего питерского подельника, которого Игнат мог считать в определенном смысле своим должником.

Фамилия Семыкина оказалась известной в питерском угро. Виктор Петрович Гоголев без особого труда вспомнил этого вора-рецидивиста, домушника, которого неоднократно отправлял за решетку, работая еще в Ленинградском уголовном розыске.

А вооруженный надет на валютный обменник, кстати, этот Семыкин оправдывал на суде смехотворным заявлением — собственной глупостью — вор не должен «менять масть» — и отсутствием карманных денег. Пока ехал на юг, в пух и прах проигрался в карты, спустил хитрому «катранщику», ловкому поездному шулеру, все свои «отпускные» — вот и пришлось как-то выворачиваться. Да и на Игната он тогда вышел случайно — разговорились на базаре, где Семыкин, ввиду острой денежной нужды, продемонстрировал ловкость рук, а Игнат его «углядел».