Меморандум киллеров - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 59

— Можешь сказать, почему Костя в курсе, а я — нет? — сухо спросил Александр Борисович, входя в свой кабинет.

Грязнов малость пришел в себя, что было заметно по несколько порозовевшему его лицу. А вот реакция оставалась по-прежнему замедленной. Он, словно стараясь быть внимательным, этак отстраненно посмотрел на Турецкого, пожал плечами и констатировал совершенно севшим, осипшим голосом:

— Да ты тоже небось в курсе… Просто еще… сам — не в курсе этого.

— Хорошо объяснил, — насмешливо заметил Турецкий. — Доходчиво, что особо важно. Поехали ко мне, будет большой разговор.

— Поговорим… почему не поговорить… — как-то подозрительно быстро соглашаясь, ответил Грязнов, тяжело поднимаясь из кресла…

В машине Турецкого они некоторое время молчали. Свой «руководящий» «форд» Вячеславу пришлось отпустить, что он и сделал, не без сомнения, однако. Интересно, а какие у него еще могли быть сомнения? По пути к дому, уже возле «красного магазина», именуемого так по причине его кирпичной облицовки, Турецкий вопросительно взглянул на Вячеслава, и тот, просто почувствовав его взгляд на себе, не поднимая низко опущенной головы, утвердительно кивнул. Александр Борисович вышел и скоро вернулся с двумя бутылками коньяка и свежим батоном хлеба. Грязнов стал нехотя рассматривать этикетки. И уже не выпускал бутылки из рук до тех пор, пока они не поднялись в квартиру и не прошли, скинув обувь, на кухню.

Дома никого не было. Май же! У Нинки закончились занятия в школе. У Ирки в училище затеяли ремонт, который теперь будет длиться неизвестно сколько времени. Программу практических занятий подсократили, переведя часть их в домашние задания и пообещав наверстать упущенное осенью. И Александр Борисович, за' неимением иных, более существенных планов организации летнего отдыха, отправил семью к Иркиной тетке (она же, соответственно, и двоюродная Нинкина бабушка). Эта старуха уже без малого сто лет проживала в Юрмале, на самом берегу Балтики, и почему-то чувствовала себя абсолютно комфортно в суверенной стране, где регулярно нарушаются все основные права русскоязычного населения.

— Начинай, Вячеслав, — разрешил Турецкий, доставая из холодильника глубокую тарелку с холодными котлетами, банку острейшей горчицы, разламывая еще горячий батон и ставя большие рюмки. — Наливай и колись. Что есть на свете такое, о чем я забыл? Это — первый вопрос…

— Помнишь, праздновали у нас… ну награды обмывали, звездочки там?

— Ну помню. То ли накануне, то ли сразу после Нового года. И что?

— Хорошие парни, да?

— Какой вопрос? Твои замы, ближние помощники. Орлы! Так я всегда думал.

— Я тоже. А потом еще и еще, да? И недавно опять собирались, верно?

— Все так, но к чему?

Турецкий нарочно хотел дать возможность Славке выговориться, выплеснуть все, что накопилось в душе. А к примеру, если вот взять сейчас, да и сказать, что, мол, не трудись, приятель, я в курсе всех этих твоих проблем, просто не успел в них посвятить и тебя, — такой демарш вполне мог быть им расценен как предательство. И уже не оправдаешься тем, что хотел, мол, да не успел. Или, что сомнения, которые уже не раз высказывал по поводу… да хотя бы и по поводу той же странной «благодарности» Славкиных сотрудников, никуда не исчезали. Напротив, они еще больше укрепили Александра Борисовича в понимании того, что происходят вещи странные и — очень возможно — противозаконные. И вот им блестящее подтверждение. К сожалению.

Поэтому Турецкий и вел себя как бы индифферентно, не зная еще, что и каким образом могло неожиданно открыться Грязнову.

— Хотя некоторые свои сомнения, если помнишь, я тебе все же высказывал, — заметил Александр Борисович.

— Во! Оно самое… — погрустнел Грязнов. — Я тоже думал — орлы… Уверен даже был, а на поверку? Извини, Саня, стыдно людям в глаза смотреть…

— Натворили чего-нибудь? — осторожно спросил Турецкий, ожидая, когда же Славка раскроет свои источники информации. — Вот и Костя, как я понял, отчасти, выходит, в курсе? Один я как бы ничего не знаю… — и чуть было не подчеркнул интонационно это «как бы» — вот где проколы бывают.

— Я и сам, честно говоря, удивляюсь, откуда ему-то… Ну, может, у них, наверху, свои информаторы… В общем, дела теперь обстоят очень и очень неважно, Саня…

И совершенно потерянный Грязнов повел наконец свой рассказ.

Все началось, казалось бы, с пустяка, с ошибки секретарши — этой, новенькой, которая заменяет Людмилу Ивановну, пока та в отпуске. Ошиблась девушка и нечаянно то ли папки перепутала с входящей почтой, то ли это сделал кто-то умышленно.

Чтобы не загружать башку лишней информацией, Вячеслав Иванович поставил себе за железное правило ежедневно просматривать исключительно оперативную информацию. А всякие там письма, жалобы и прочую корреспонденцию, по общей договоренности, переложил на плечи своего зама Сережи Межинова. И уже тот сортировал, что нужно знать шефу, а на что он мог бы спокойно и со знанием дела реагировать сам. Или спускать в отделы — по принадлежности.

И все шло своим путем, каждый занимался положенным ему делом, не перекладывая ответственности на плечи других. Честно, во всяком случае, и по-товарищески.

А тут начал он читать, и ему скоро стало плохо. Даже нитроглицерин захотелось под язык сунуть — так прижало вдруг. Но он взял себя в руки, нитроглицерин в столе отыскал — красный такой шарик — и скоро почувствовал, что отпустило. Чтение продолжалось. И увидел вдруг генерал, что письма в папке — нет, не в буквальном смысле, конечно, в переносном — фактически написаны слезами и кровью. И все адресаты твердили об одном. О полнейшем беспределе, который творится в уголовном розыске.

Нельзя сказать, чтобы Грязнов так уж совсем и не знал, как иной раз его сотрудники добиваются показаний, какие применяют незамысловатые приемы, чтобы найти необходимые для дела улики. Не первый год, как говорится, замужем, всякое повидал. Но теперь уже сам по себе напрашивался вывод чрезвычайный! Незначительные, как всегда казалось, нарушения законности со стороны ретивых сыщиков, верных помощников Вячеслава Ивановича, призванных в первую очередь четко соблюдать и защищать эти самые законы Российской Федерации (какими бы несовершенными они ни были), приняли настолько устойчивый и массовый характер, что теперь уже должны были однозначно квалифицироваться в качестве преступных деяний, подлежащих уголовному преследованию. То есть случилось именно то, во что никто не хотел, даже отказывался верить. Ну подумаешь, там маленько переступил черту, потом тут, зато в результате раскрыто крупное преступление! Таково было оправдание, и все это понимали — вроде как даже отчасти против собственной совести шли, когда глаза закрывали на подобные нарушения. Но опять-таки отчасти! А тем временем неконтролируемая власть взяла да и проявила наконец свое истинное обличье. И это обличье просто испугало Грязнова.

В почте, которую давно уже не читал Вячеслав Иванович, а если и знакомился, то лишь с теми письмами, которые ему подкладывал Сережа Межинов, стон стоял. Да что там стон — вопль! Со всех сторон сыпались жалобы на постоянные превышения оперативниками данных им полномочий. Писали о том, что нужные показания из задержанных нередко выбиваются с применением физических приемов, проще говоря, изощренных пыток, до каких не додумался бы и средневековый инквизитор. Что дубинка и целлофановый пакет на голову — это давно уже обычное сопровождение «доверительных бесед» с оперативными работниками.