Бубновый валет - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 33

Сердце надо было слушать. Получилось хуже, чем рассчитывал Жора. Нет, до тюрьмы дело не дошло: происшествие пошло по ранжиру «несчастный случай на учениях». Михаил Анциферов, хотя и пригрозил неприятному собеседнику, что доложит начальству о его уголовных мечтах, из презрения к доносам ничего такого делать не стал; иначе, при наличии мотива, речь шла бы о составе преступления. Но совсем безнаказанными его убийцы не остались: их с треском выгнали из «морских котиков». Командование решило, что среди спецназовцев таким гадам не место. Чем займутся гады, когда станут штатскими, начальство не волновало.

Вот так Паша и Жора, напарники на суше так же, как раньше были напарниками на море, отправились в свободное плавание, которое оказалось потрудней предыдущих. Так как на берегах Тихого океана и Азовского моря их никто не ждал, приятели перебрались в Москву, где завязывались связи, сталкивались интересы, ковались деньги. Сразу же после увольнения Жора потребовал выхода на тех самых американцев, которые позволят им выбраться из нищеты. Сальский отчаянно выкручивался, каждый раз обещал, что со дня на день им придет вызов из-за границы, и в конце концов признался, что насчет американских связей совра… в общем, присочинил. Не успел Жора возмутиться, как Паша снова пустил в ход красноречие. Пускай Жора не дрейфит и положится на своего напарника, он покажет питомник, где на пальмах бабки растут. Таким питомником, в его представлении, оказалась крохотная, но очень гордая фирмочка, возглавляемая кавказскими людьми, которые любили чужими руками выколачивать деньги из должников. На службе у фирмы убивать приходилось частенько, в основном для устрашения тех, кто надумывал увильнуть от оплаты долга. Все-таки правильно они ушли из спецназа! Там тебе противостоят обученные так же, как ты, противники, а тут — лохи, до последней минуты не подозревающие, что с ними хотят расправиться. Все равно что щенков топить. Высокооплачиваемые охранники, как правило, «морским котикам» в подметки не годились.

Вдобавок Жора приобрел опыт палача-пыточника. Пытки носили уменьшительные, ласковые названия, часто связанные с миром животных. «Ласточка» — это когда связывают за спиной руки и ноги и так оставляют на много часов, останавливая кровоток. «Слоник» — надеть на вопящего, мокрого от ужаса дядю в цивильном пиджачке противогаз и перекрыть воздух… Сначала Жора не любил пытать, делал это по необходимости, но потом Паша объяснил ему сладкую суть: «Ты почувствуй, Жора, это же как с бабой», и Рубежов понемногу втянулся, хотя до конца и не понял, о чем это ему Сальский трындит. Платили подходяще, на Азовском море такое никому и не снилось. Все же оставалось разочарование. Вместо пальм и яхт — бетонные джунгли, вместо доступных девушек в купальниках — кавказцы и их конкуренты. Жора проявлял неудовольствие: Сальский его сдвинул с прямого пути, чуть не подвел под трибунал, втравил в уголовщину. Паша огрызался. Они сменили фирму на другую, где кавказцев было меньше, потом на третью… Недостатка в клиентуре не испытывали, но результат везде был один и тот же. Несколько раз они попадались в лапы блюстителей правосудия, и хотя каждый раз им удавалось отмазаться «за недостаточностью улик», напарники отлично понимали: надо было что-то менять в судьбе. Тем более времена наступали суровые к таким, как они, труженикам с большой дороги, государство насильственно вгоняло дикий бизнес в рамки законности, и то, что вчера приносило деньги, завтра могло обернуться пожизненным заключением.

И тогда напарники исчезли. Они выпали из сфер бизнесменско-уголовных, никому не сообщив о том, чем намерены заняться дальше. Именно к тому времени приурочены первые смерти коллекционеров, к несчастью своему имевших в составе коллекций полотна русского авангарда. Все они оказались убиты на один и тот же манер: излюбленным способом «морских котиков».

1

А город Львов красовался, гордясь своими остроконечными башенками, мраморными изваяниями и мощенными булыжником площадями. На своем долгом веку он повидал разных жителей и разных завоевателей: поляков, русских, украинцев, венгров, турок, немцев… Кое-кто из них нашел свое последнее прибежище в этой гостеприимной земле, кое-кто отправился дальше, ища новых территорий и новых выгод. Одни стремились взять от здешних богатств, сколько можно, другие, напротив, стремились дать Львову и его горожанам блага, за которые их поминали бы добром. Так или иначе, по большей части от них не осталось ничего, кроме скучной материальной части, именуемой «документальные свидетельства».

Твердо намереваясь узнать побольше о Вальтере Штихе, муже любовницы Бруно Шермана, Турецкий обратился в архив. Служитель архива города Львова совершенно не соответствовал стереотипному представлению об архивистах. Это был не серенький, незаметный, похожий на сушеное насекомое старичок в очках и в ермолке, а дюжий быкоподобный детина со свернутым набок, как у боксера, носом. Правда, в своей профессии он был специалистом высочайшей категории.

— Вряд ли вы представляете, какую фантастическую историю мне тут изложили, — серьезно объяснял он Турецкому. — Гитлер отводил Львову особую роль в очистке от евреев. Накануне вторжения в городе проживало десять тысяч евреев, после оккупации не осталось ни одного. Немцы начали их уничтожать начиная с тридцатого июня тысяча девятьсот сорок первого года, как только вошли. Если в других городах согнанные в гетто люди могли надеяться на продление жизни, хотя и в бесчеловечных условиях, то во Львове даже это им не было дозволено: обитателей гетто планомерно уничтожали. Летом тысяча девятьсот сорок первого года немецкое командование объявило Львов Judenfrei — «освобожденным от евреев», а через два года Judenrein — «чистым от евреев». И вы мне рассказываете сказки, что какой-то еврей, пусть даже выдающийся художник, мог уцелеть в этой мясорубке?

— По свидетельству старухи, которая его помнит, — доказывал Турецкий, — комендант города Вальтер Штих пощадил Бруно Шермана, чтобы тот написал портрет жены коменданта с детьми. Тот самый портрет, который сейчас хранится во Львовской картинной галерее. «Белокурая женщина…»

— Кто изображен на картине, вопрос спорный, — отверг довод архивист. — Мало ли белокурых! Но даже если написал, что из того? Сегодня написал, а завтра пожалуйте в газовую камеру. Чего с ним нянчиться, еврей и есть еврей.

Турецкому послышалось в голосе архивного детины сдержанное ликование. Видно, труженику старых документов не нравились картины Шермана. А может, его национальность. А может, его коммунистические убеждения. Во всяком случае, скорбеть о художнике он не собирался.

— Что вы еще хотите узнать? — спросил архивист.

— Я хочу узнать, что за человек был комендант Вальтер Штих. По-моему, в этом разгадка всех недоразумений. Если Бруно Шерман был любовником жены немецкого коменданта, он наверняка оставил след если не в официальных, то в неофициальных документах, сохранившихся во Львове после оккупантов. Не располагает ли архив личной перепиской или дневниками коменданта Вальтера Штиха?

Архивист агрессивно, по-бычьи, вздохнул, испытывая желание послать заезжего любознательного типа на любом доступном ему языке. Но тип был другом начальника уголовного розыска… Архивист, числящий себя законопослушным гражданином, не стал искушать судьбу и попросил Турецкого обождать полчаса.