— Айви! — воскликнула я, ставя бутылку на стол и
устремляясь следом. — Я же не прошу тебя меня кусать! Я просто хочу
поговорить!
На ходу я заглянула в ее комнату, в ее ванную, потом
услышала ее шаги в святилище. Она собиралась сбежать — как всегда.
— Айви! — позвала я и тихо ойкнула, войдя в святилище:
она оказалась передо мной.
— Ты меня преследуешь, — сказала она, и угроза в ее
голосе заставила меня скрыть дрожь.
— Я хочу поговорить. Только поговорить. Я знаю, что ты
боишься… Эй! — возмутилась я, когда ее рука резко толкнула меня в плечо.
Айви стояла ко мне вплотную, и глаза ее были чернее греха — и живее солнца.
— У меня есть серьезные причины для страха, — сказала
она, и ее дыхание шевельнуло мне волосы. — Ты думаешь, мне не хочется тебя
укусить? Ты думаешь, я не хочу снова наполниться тобой? Ты меня любишь, Рэйчел,
знаешь ты это или нет, а любовь без условий очень редко приходит к вампиру. Я с
ума схожу, что ты здесь, и ты не моя!
Я смотрела на нее в упор, чувствуя, как стучит пульс и как
подгибаются колени. Может, действительно не стоило идти за ней.
— Я так этого хочу, что калечу других, лишь бы
сохранить тебя в безопасности и почти преступной невинности, — говорила
Айви. — Так что, если я тебя не кусаю, поверь мне, тому есть серьезная
причина.
Она сильно толкнула меня в плечо, отвернулась и пошла. В
полном потрясении я смотрела ей вслед. Льющееся в витражи солнце окрашивало ее
цветными пятнами, играло на решительно размахивающих руках. И моя решимость
тоже выросла — я шагнула вслед за Айви. Надоела мне эта ее манера убегать от
моих вопросов.
— Поговори со мной! — потребовала я. — Ну
почему ты не хочешь даже попробовать найти способ? Айви, ты была бы такая
счастливая!
Она остановилась перед самой прихожей, держа руку на бедре,
лицом к двери. Три секунды она стояла так, потом медленно обернулась. Изящная,
собранная — просто аллегорическая картина сдерживаемой досады.
— Ты меня не остановишь, — сказала она просто, и я
шагнула вперед, желая возразить. — Ты слишком погружаешься в экстаз, чтобы
сохранить сознание и остановить меня, если дело обернется плохо. А оно обернется
плохо, Рэйчел, если я не примешаю к нему секс. Такой создал меня Пискари.
Мелькнуло ее отвращение к себе, ненависть к собственному
существу — и у меня сердце заныло от желания доказать ей ее неправоту. Дыхание
у меня участилось, пришлось его сдержать.
— Теперь я знаю, чего ожидать, — сказала я
тихо. — Тогда было неожиданно. Теперь я справлюсь лучше.
Она, не снимая руку с бедра, оглянулась налево, будто в
поисках сил. Или ответа.
— «Лучше» — этого мало, чтобы остаться в живых, —
сказала она, и я похолодела от едкой интонации. — В тебе этого нет. Ты
сама сказала, что не хочешь делать мне больно. Если я снова возьму твою кровь,
не дав своим чувствам к тебе сковать мой голод по крови, тебе придется
останавливать меня силой и болью, потому что, когда голод захватит власть, я не
сдержу его. Ты думаешь, сможешь ты?
У меня пересохло во рту, и слова прозвучали хрипло:
— Не… Не обязательно же применять силу.
— Правда? — спросила она, и я встала столбом, вытаращив
глаза от страха. Айви отпустила сумочку, та упала на пол. — Давай
проверим.
Она прыгнула, я отдернулась, хватая ртом воздух, нырнула к
ней, оттолкнувшись от стены с намерением мимо нее проскочить. Если она меня
схватит, я труп. Потому что это не страсть, это гнев, гнев на себя, наверное,
но оттого не менее опасный.
Звук удара Айви об стену в том месте, где я только что была,
заставил сердце скакнуть к горлу. Я резко развернулась. Айви неслась на меня, я
схватила ее за руку, дернула, пытаясь повалить, но Айви вывернулась, покатилась
— судя по звуку, и я развернулась —…но слишком медленно.
Сдержалась, не пискнула, когда белая рука охватила мое
горло, пальцы прижали руку, вывернули кисть так, что стало больно. Я обмякла в
ее захвате — с ее вампире кой реакцией мне не соперничать. Вот и все. Я во
власти Айви.
— Ну, Рэйчел? — шепнула она, шевеля мне волосы
дыханием. — Делай мне больно, покажи, что ты этого не боишься! Если ты не
воспитана в сознании, что это норма, то это труднее, чем ты думаешь.
Она не мазохистка, она реалистка, пытающаяся меня заставить
понять. Я стала отбиваться в страхе, и плечо пронзило болью. Не от захвата Айви
— он был прочен, но не причинял бол и, — а от моих усилий освободиться. Я
застыла, вытаращенными глазами глядя на стену. Спиной я ощущала тепло ее тела,
и у меня мышцы начало одну за другой сводить от покалывания, возникшего высоко
в шее и потекшего вниз…
— Мы можем делить кровь без любви, если ты сможешь мне
сделать больно, — выдохнула Айви, обдав мне ушную раковину теплом. —
Можем делить кровь без боли, если ты меня полюбишь. А середины нет.
— Я не хочу делать тебе больно, — сказала я, зная, что
моя магия действует как бейсбольная бита. Тонкости мне всегда недоставало. Она
сделает больно, и очень больно. — Отпусти, — потребовала я,
шевельнувшись.
Она сжала хватку, и в результате моих стараний наши тела
только сблизились. Жаркий ком свернулся у меня внутри. Это началось как
предметный урок, чтобы я к ней не приставала, но теперь… Господи, а что, если
она укусит меня прямо сейчас?
— Ты не даешь нам найти баланс на крови, Рэйчел, —
сказала Айви. — Любовь есть боль. Пойми это. И прими.
Это не так. Это не должно быть так, во всяком случае. Я
снова задергалась.
— Ой-ой! — простонала я, переступая на месте. Меня
прошибло потом. Аромат Айви окутывал меня, успокаивая, умиротворяя, неся
воспоминания о входящих в меня зубах, и эти воспоминания вышли на передний план
сознания, как и добивалась эволюция. И когда у меня закрылись глаза от выброса
адреналина, когда сильнее зашумела кровь, я поняла, в чем именно моя беда. В
том, что я не хотела—не хотела, чтобы Айви отпустила меня. — Айви? —
обратилась я к ней.
— Черт побери! — прошипела она, и жар ее голоса
ударил меня почти физически.
Дуры мы обе неимоверные. Я хотела только поговорить, а она
хотела только показать мне, как опасно будет искать равновесие крови. А теперь
уже поздно думать.
Захват стал жестче, и я обмякла в нем.
— Господи, как ты хорошо пахнешь! — выдохнула она,
и у меня кровь загудела в жилах. — Не надо было мне тебя трогать…
С ощущением нереальности я попыталась шевельнуться; Айви
позволила мне повернуться к ней лицом. Сердце билось у меня в горле, и я
проглотила слюну, глядя в ее идеальное лицо, разрумянившееся от опасности
нашего положения. Глаза ее были черны как абсолютная ночь, и в них отражалась я
— с полуоткрытыми губами, с глазами, полными страсти. В ее глазах, окрашенная
жаждой крови, переливалась темнота, а ниже, в самой глубине — хрупкая
незащищенность ее существа.