Хрыжановский забарабанил пальцами по полировке стола.
– Ну хорошо. Теперь позвольте спросить: чего вы хотите?
– Ничего.
– Как это? – поднял брови Хрыжановский.
– Так. Ничего. Или почти ничего. Я просто хочу рассказать вам о некоторых своих планах.
– Извольте.
– Во-первых, я выхожу из вашей фракции. Как вы понимаете, после того что мне стало известно о ее председателе, у меня нет никакого желания в ней оставаться.
Лицо Хрыжановского приняло патетическое выражение.
– И это после того, как мы вложили столько денег в вашу избирательную кампанию? После того, как фактически благодаря нам вы стали депутатом? Елена Александровна, где же благодарность?
– Ну, я надеюсь, вы не обеднели. Особенно если учесть размеры доходов, которые вы получаете от своей… подпольной деятельности, назовем ее так.
– Ну что же, – попытался улыбнуться Хрыжановский, – как говорится, насильно мил не будешь.
– Но это еще не все.
– Что еще?
– Вы должны отказаться от претензий на президентское кресло.
Хрыжановский хмыкнул, откинулся на спинку кресла и расхохотался:
– Елена Александровна, вы в своем уме? Не заставляйте меня подумать, что пребывание в Государственной думе помутило и ваш рассудок так же, как многих и многих наших коллег.
Мартемьянова покачала головой:
– Нет. Я говорю совершенно серьезно. Вы откажетесь от борьбы за президентство. Иначе я обнародую пленку. И тогда на вашей карьере как политика можно будет поставить крест. Это не девочки в бане. Это уголовное преступление.
– А вы не думаете, Елена Александровна, что лично вам это может оказаться очень невыгодным? И что если я захочу, то и на вашей карьере можно будет ставить крест?
– Я не дорожу своей карьерой, – вздохнув, сказала Мартемьянова, – во всяком случае сейчас. За свою жизнь я многое повидала. И сейчас, когда я добилась всего, чего хотела, с сожалением вынуждена признать, что цель совершенно не оправдала средства. Раньше вокруг меня были сплошные подонки и карьеристы. Сейчас положение еще усугубилось – к подонкам и карьеристам прибавились еще и уголовные преступники. Причем которые маскируются под образец интеллигентности. Я имею в виду вас, если не понятно.
– К чему такие громкие слова, Елена Александровна? – покачал головой Хрыжановский. – Все в этом мире имеет цену. Назовите свою.
– Я ее уже назвала. Откажитесь от предвыборной кампании.
– Опять двадцать пять! – сокрушенно воскликнул Хрыжановский. – Ну скажите на милость, зачем это вам нужно?
– Затем. Ваш рейтинг день ото дня растет. Многие аналитики называют вас одним из самых вероятных кандидатов. Лично мне кажется, что именно вы выиграете выборы. А я хочу, чтобы во главе России встал честный человек.
– Кто именно? – рассерженно вскричал Хрыжановский. – Может быть, коммунист? Или отставной генерал? Или сумасшедший полуфашист? Вы этого хотите? Что вы знаете о том, какими грязными махинациями занимаются остальные? Может быть, по сравнению с их преступлениями это пленка покажется детскими игрушками!
– Может, и так, – спокойно возразила Мартемьянова, – если у меня на руках окажутся сведения об их преступлениях, то я поступлю точно так же, как с вами. А пока не пойман – не вор.
– Значит, мне не повезло?
– Именно так, не повезло. Зато повезло всем остальным.
Мартемьянова встала со своего места.
– Я, пожалуй, пойду. Советую вам хорошенько подумать над моим предложением. Только не советую вам предпринимать ничего против меня лично. Пленка находится в надежном месте, и ключ находится у совершенно постороннего человека. У него же есть инструкции, как и в каком случае с ней поступить. Так что в своей безопасности я уверена. Кроме того, вы же все-таки интеллигентный человек. До свидания.
Когда Мартемьянова ушла, Хрыжановский несколько минут сидел совершенно неподвижно. Потом поднял телефонную трубку, нажал несколько кнопок…
Александр Борисович Турецкий проснулся утром с сильной головной болью и в самом отвратительном расположении духа. Он открыл глаза и уставился в потолок. По белой известке прихотливо змеилась длинная трещинка. Она вела прямо к люстре. За люстрой находился стеллаж с книгами. Если опустить глаза до уровня третьей полки, то можно увидеть большой будильник. Он показывает половину двенадцатого…
«Поздновато вы, однако, батенька, встаете», – подумал Турецкий и тут же вспомнил, что вчера, вернувшись с места убийства Елены Мартемьяновой и почти сразу свалившись на кровать, он забыл завести будильник. С другой стороны, никаких срочных дел сегодня вроде не было. Правда, они наверняка появятся…
«Ставлю десять против одного, что непременно появятся», – подумал он.
Турецкий со стоном сел на кровати, нащупал босыми ногами тапки, потом с гримасой страдания на лице встал и накинул на плечи халат. Голова болела нестерпимо. Александр Борисович, волоча ноги, вышел из спальни и прошел в ванную. На кухне его жена, Ирина, гремела сковородками. В коридоре аппетитно пахло свежеизжаренными гренками. Этот запах немного приободрил Турецкого. Жизнь ему показалась не такой уж плохой.
Оказавшись в ванной, он скинул халат, залез под душ и решительно открыл кран, помеченный синей точкой. Из душа заструились тонкие, острые, как иголки, злые струйки ледяной воды. Когда они коснулись тела Турецкого, он издал громкий крик наслаждения.
Ирина на кухне ничуть не удивилась, а тем более не испугалась. Ее муж последнее время ежедневно проделывал эти манипуляции. А что касается крика, то так делает почти каждый мужчина, по утрам принимающий холодный душ.
Вода сначала обожгла тело, кожа покрылась твердыми пупырышками, возникло почти непреодолимое желание выбраться прочь из-под ледяного потока. Турецкий стерпел, и очень скоро тело начало привыкать. Через минуту Александр Борисович постепенно прибавил теплой воды и вскоре плескался и отфыркивался под душем нормальной температуры. А еще через пару минут он входил на кухню, где его ждала большая тарелка аппетитных и румяных гренков.
Боль ушла куда-то вглубь, и Турецкий почти забыл о ней.
– Доброе утро, – не отрываясь от газеты, сказала Ирина.
– Привет. – Турецкий сел за стол и, немедленно отломив половинку гренка, сунул его в рот.
– Налей себе чаю. Или кофе, – посоветовала жена.
Турецкий щелкнул выключателем радиоприемника. Затем встал и налил себе чашку чаю.
«От тебя я ухожу, – донеслось из динамика, – потому что пьяница. Ничего-о не вернешь. А любовь останется! От тебя я ухожу-у, потому что пьяница. Отвернулась судьба, не оглянется-а…»
Ирина поморщилась и махнула рукой, призывая Турецкого выключить радиоприемник.