Уйти от себя… - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 21

— Та нехай, она привыкла, — прохрипела Лида и тонко взвизгнула, как кошка, которой наступили на хвост.

Пашка повадился ходить к Лиде каждый день. Может, понравился он ей больше, чем все ее кавалеры, может — подкупил его юный возраст и безмерное любопытство. Но отныне всем мужчинам станицы была дана отставка, и Пашка стал единственным ее любовником. Все кавалеры разом отступились от учительницы, словно с них было снято некое проклятие. А Пашка, наоборот, ни о чем не мог думать, как только об этой худенькой, как будто и нездоровой маленькой женщине. Хотелось опекать и ее и девочку — молчаливую и заторможенную, словно жила она в каком-то своем, непонятном ему мире, и только изредка выглядывала оттуда своими ясными голубыми глазками, чтобы удостовериться, что ее еще не забыли.

Лида утром уходила в школу — строгая, высокомерная, поблескивая своими очками и взирая на окружающих холодно и независимо. Пашка, одуревший от необузданных ночных игрищ, весь день ходил сонный и разбитый. Лида словно околдовала его. Ее исступленность возбуждала теперь в нем не нежность, а яростную агрессию. И Лида требовала диких, уродливых действий, которые вызывали у него болезненное наслаждение, а ее саму, казалось, приводили на грань помешательства. Со временем он понял, что испытывает к ней одновременно и любовь и ненависть. А вот что она к нему испытывала, Пашка понять не мог, да и не пытался разобраться в этих чувствах. Он был игрушкой в ее руках, зависел от ее настроения, и иногда это приводило его в бешенство. Однажды в состоянии дикой страсти он вцепился обеими руками в ее горло. Лида начала хрипеть, дергаться, но не вырывалась, а, наоборот, обхватила его своими горячими ногами, как в железные тиски. Вдруг обмякла. Павел испугался, разжал ладони и уставился на Лиду, боясь предположить самое страшное. Вдруг он задушил ее? Лида смотрела на него широко открытыми глазами и вдруг внятно сказала:

— Хорошо…

— Дура, я ж тебя чуть не задушил! — Он ударил ее кулаком в грудь.

Она поднесла его руку к губам и стала облизывать каждый палец, как кошка, которая ластится к хозяину, наподдавшему ее ногой. Пашка, все еще находясь под впечатлением охватившего его ужаса, оттолкнул ее.

— Добром это не кончится. Или я тебя убью, или ты сама умрешь от своего распутства.

— А твое какое дело? — лениво спросила она, поглаживая его по груди и животу. — Может, меня такой природа сотворила, чтобы я любовь всю испытала. Всякую… Даже на грани…

Пашка не всегда понимал, что она говорит, но не придавал этому значения. На то она и учительница, а он простой работяга. Они разговаривали мало, их связывала только болезненная страсть.

Однажды Лида вдруг рассказала ему о муже, о том, как бил ее смертным боем, как отсидел срок за то, что покалечил ее любовника.

— Хочешь, я его убью? — неожиданно спросил Пашка и поверил, что сможет это сделать.

— Что, и потащишься в Выселки?

— А шо? Недалекий край. Он же тебя бил, из дома выгнал… И как твой отец терпел? Ты ж дочь ему. Я б за тебя яйца оторвал твоему горбуну.

— Знаешь, кто мой отец? Поп…

— Та ты шо? — изумился Пашка и расхохотался, настолько несуразными показались ему слова Лиды. — Ну ты глянь — поповская дочка! А такая шлюха! И как оно так случилось? Почему ты… такая?

— Говорю, природа меня такой создала, — совсем не обиделась Лида на грубые слова своего юного любовника. — Папаша, правда, говорит, что бес в меня вселился. Хотел везти к сильному батюшке, изгонять. Да я не далась. Мне нравится, какая я. Тебе ведь тоже нравится? — Она прижалась к нему своим худеньким телом, и он почувствовал ее жар и новый прилив желания. Да, она ему такая нравилась.

Через неделю он поехал в Выселки. Посидел на станции в толпе странствующих таджиков — оборванных и грязных, которые метались по стране пестрым табором в поисках лучшей доли. Он ни с кем не разговаривал, чтобы никто его не запомнил. Все, что ему было нужно, Пашка уже осторожно выведал у Лиды. Билеты купил в оба конца, так что и кассир в Выселках его не видела. Таджики ждали ночного поезда на Крымск и устроили семейную вечерю. Пригласили и его — мрачного, одетого в обноски, видать — тоже несладко парню в этой жизни. Он перекусил с ними, дождался, когда стемнеет, и отлучился ненадолго.

Горбун жил в том же доме, куда всего пять лет назад привел молодую жену. Тихую, хрупкую, с умненьким личиком и насквозь отравленную блудом. Ничего в доме уже не напоминало о ней. Все, что она не забрала, он сжег во дворе, разведя такой костер, что соседи наблюдали из окон с ведрами наготове. Пепел разбросал по огороду, а память о ней выбросил из головы. И когда занавеска на открытом окошке неожиданно заколыхалась и на ней появилась чья-то черная тень, он вдруг решил, что это вернулась Лида — раскаявшаяся, виноватая. Сердце у него неожиданно заколотилось, он вскочил со стула.

— Пришла? — тихо спросил горбун и выглянул в окно.

Чужая тень метнулась к нему. Горло пронзила резкая боль, и что-то горячее хлынуло потоком на подоконник. Он еще успел взглянуть на струю собственной крови, но тут же получил сильный удар в лицо, отлетел в глубь комнаты и упал на спину, задев стул, который повалился на него.

На станции в зале ожидания живописная пестрая толпа таджиков расположилась как попало на деревянных скамьях, а кому не хватило места — и на полу. Все дремали, а кто и храпел. Старуха с темным морщинистым лицом тихо напевала без слов колыбельную маленькой девочке, прижав ее к тощей, высохшей груди. Пашка видел их в освещенном электрическим светом окне. Он нашел на улице кран, вымыл руки, умылся сам и только потом зашел в помещение. Старый пиджак деда с пятнами крови затолкал в дыру станционного туалета, стоящего в стороне от здания вокзала. Из-за зловония он даже не смог сходить по-маленькому и сделал это уже под кустом. Нож зарыл там же, в теплой мокрой земле, притоптав его ногой.

Где-то вдали загудел поезд, таджики зашевелились, похватали свои узлы и с шумом и воплями ринулись на платформу. Пашка влился в толпу, будто собирался садиться вместе с ними. Но когда поезд тронулся, он остался стоять в тени высокого дерева — одинокий, без мыслей в голове. Через полчаса прибыл краснодарский поезд, который шел через Тихорецк. Пашка в черной футболке и стареньких джинсах не привлек внимания проводницы. Она даже не взглянула на него, зевая и потягиваясь. Поезд стоял всего две минуты. Проверила билет, и он зашел в спящий вагон.

— Где ты шлялся? — набросилась утром на него с упреками мать, едва он переступил порог дома. — Отец уже ушел на работу. Злой, як черт… Опять у этой непотребной был?

— Ну, опоздал на два часа, — проворчал Пашка. — Сейчас пойду. Только дай шо-нибудь перекусить.

Мать сердито поставила перед ним тарелку с хлебом, вареные яйца и кувшин с молоком.

— Я у тебя спытала, чи ты был у этой гулящей?

— Мать, будешь на нее бочку катить, приведу ее к нам. Как жинку. С дитем вместе.

— Та ты шо, совсем с глузду съехал? Тебе только шестнадцать! Та хто ж вас распишет?